Лев Вирин - Солдат удачи. Исторические повести

— В редакционной фотолаборатории всё есть! Давай, действуй!

И в самом деле, Яша нашёл там не только отличную, мелкозер­нистую плёнку, но даже магний для вспышки. Выдали фронтовику и временное удостоверение фотокорреспондента.

На Ростсельмаш Яков пошёл заранее. Обязательны были снимки президиума и главных докладчиков. Но хотелось получить ещё и серию живых, не казённых кадров.

В комитете комсомола ему в помощь выделили Валю, толстую, очкастую девицу в смешных кудряшках. Отправились по цехам.

Яков с особым удовольствием снимал заслуженных передови­ков, работавших на заводе ещё с первой пятилетки. Их выразитель­ные, изрезанные морщинами лица напомнили ему стариков Рембрандта. Потом фотографировал женщин, подростков. Именно они и делали большую часть плана.

Всю ночь Яша проявлял и печатал. А утром положил на стол главного редактора кипу глянцевых фотографий. Главный одобрил. Под Яшины кадры отвели половину страницы! Кроме президиума и докладчиков в газету попали и старики, и бабы, и подростки, стоящие перед станком на ящике (иначе до суппорта не дотянуться!). Попало и Мишино фото — ударник! — 132% плана.

Через несколько дней Яше выплатили пять тысяч. Так много он и не ждал. Ему и в голову не пришло, что со временем работа фоторе­портёра станет его профессией.

В выходной день Сара Ильинична повела ребят на Алайский базар. Тут можно было купить всё на свете: от поддельных золотых часов до пулемёта. Толкались долго, но всё-таки нашли почти новые хромовые сапоги для Яши и байку для Тани. Пришла пора запасаться пелёнками и распашонками.

В конце февраля его вызвали на врачебную комиссию.

Таня вздохнула: «Пора и мне собираться. Яшу отправят на фронт».

— Не спеши, девочка, — сказала свекровь и мягко положила не­вестке руку на плечо. — У твоей мамы скоро кончается срок. Просто так её ведь не отпустят. Придётся кому-то туда ехать, договариваться с этой бабой, дать ей в лапу. — Сара Ильинична достала из комода по­тёртый кожаный футляр: — Смотри, какая красота! Настоящие богем­ские гранаты. Им больше ста лет. Это мои парадные серьги. Мама подарила на свадьбу. Думала, и я передать их Хаве на её свадьбу. Но ведь это только цацки. Свобода твоей мамы куда дороже. Поедешь, по­стараешься её выкупить.

Предложение свекрови поразило Таню до глубины души.

«А я-то, дурища, ей не верила!» — укорила она себя:

— Что вы, Сара Ильинична! Разве так можно? Лучше я напишу Маше, она что-нибудь придумает.

— Дело, — кивнула свекровь. — Напиши. До Туркмении недалеко. А серьги полежат. На всякий случай. Понадобиться — возьмём.

Но вот ещё: и тебе, и будущему малышу в Ташкенте будет легче. Безопаснее. Сытнее. Если маму выпустят, то в Москву Вере Петровне дороги нет. А здесь мы её потихоньку пропишем. По блату

Таня два дня думала. И решила остаться в Ташкенте.

Яша получил направление в Калинин. Там лейтенанта снова определили офицером связи в 128-й кавалерийский полк. Подполков­ник Курицын, угрюмый, очень требовательный командир полка, со­вершенно не походил на Лазарьянца. Но и Яша уже не был тем желторотым лейтенантом, как год назад.

Вместе с этим полком Яков Рабинович прошёл Белоруссию, Прибалтику, Восточную Пруссию и кончил войну на песчаной косе Фиш Гоф у холодного Балтийского моря.

Таня в августе родила дочку, Лидочку. Поэтому в лагерь поехала Маша с мешком черных каракулевых шкурок. Не подвела Олимпиада Степановна! Вера Петровна не только вышла на свободу, но и получила направление на поселение в Узбекистан!

Из Ташкента возвращались домой тысячи эвакуированных. И главный врач госпиталя сумел пробить Тане — ценный кадр! — комнату в большой коммуналке. Такая удача! Прописать Веру Петровну не смогли даже по блату. Но начальник райотдела милиции, майор Бер- дымухамедов, сказал дяде Исааку:

— Пусть живёт спокойно. Не тронем.

А летом сорок пятого вернулся Яша — демобилизовали. Зажили своим домом. Яков привёз с фронта трофейный аппарат: отличную цейсовскую зеркалку. Так что было чем снимать.

Правда, в пятьдесят первом, в разгар компании по борьбе с кос­мополитами, перетрусивший главный редактор вызвал Яшу:

— Вы ж понимаете, Рабинович, в настоящее время я не могу вас оставить в штате редакции.

«Ещё бы, — подумал Яков. — Ты же сам Гольдман!»

Очень кстати пришло письмо из Саратова от Николая Ивано­вича Окунева. Бывший начштаба полка наткнулся на Яшину фотогра­фию в «Огоньке» и разыскал однополчанина.