Михаил Лохвицкий (Аджук-Гирей) - ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ

Вернувшись в хачеш, Озермес лег на пол и стал прислушиваться к дыханию абрека. Судя по тому, что тот часто обращается к Аллаху, он правоверный мусульманин. Однажды, когда в ауле все говорили о лихом набеге абреков на абазинский аул, отец, нахмурясь, сказал, что абреки обращают свое мужество во зло народу. Озермес удивился и спросил, почему он так думает о лихих джигитах. — Не нужно быть мудрым, чтобы это понять, мальчик мой. Что скажешь ты, если узнаешь, что на какой то аул нападает враг и в то же время абреки из соседнего аула или племени, зная это, угоняют из него табун лошадей? Абреков возглавляют пши, а почти все пши ищут славы для себя и ради нее проливают кровь соплеменников. Не все понимают это, особенно такие молодые, как ты. Знай, что ни дед твой, ни я не сложили ни одной песни о подвигах абреков. — Засыпая, Озермес слышал далекий рассудительный голос отца.

Утром, когда он проснулся, абрек сидел на тахте, опустив ноги на пол, и, о чем то думая, смотрел на него. — Да будут долгими твои лета и зимы, спаситель мой, — звучным голосом произнес абрек. — Будь снисходителен, помоги мне выйти. А потом я заглажу свою вину перед твоей женой и отдам должное еде, которую она приготовила вчера. — Озермес протер его раны настоем ромашки, помог ему встать, ощутил каменную крепость его мышц и подивился звериной силе этого человека. От слабости его шатало, он шел, опираясь на плечо Озермеса, но обратно, к хачешу, шагал ужа более уверенно. Чебахан принесла еду, в том числе пасту, которую она, наверно, увлажнила водой и подогрела. За едой разговорились. — Почему ты не ешь пасту? — спросил абрек. Озермес покачал головой. — Отвык. — Абрек внимательно посмотрел на него. — У вас нет ни ячменя, ни проса? — Мы едим мясо, груши, яблоки, ягоды и зелень. — М-да, — пробурчал абрек. — Скажи мне твое имя, хозяин мой, чтобы я помнил его до того дня, когда затрубит труба Исрафила*. — Озермес назвал себя. — А из какого ты рода? — Озермес рассказал о себе. — А я предположил, что ты орк, — сказал абрек. — Тебе, уважаемый гость, наверно, известно, что шапсуги изгнали своих орков, а пши у нас никогда не было. — Ты достойный сын достойного племени, — задвигав желваками, сказал абрек, — но вы, шапсуги, всегда забывали, что удел людей повиновение и рвение. — Я слышал об этом в мектебе. — Ты учился в мектебе? — удивился абрек. — Так кто же твой отец? — Мой дед был джегуако, и отец тоже.

Абрек уставимся на Озермеса, как волк смотрит на медведя, с которым случайно столкнулся нос к носу. — Может, и ты слагаешь песни? — сквозь зубы спросил он. — Я лишь недостойный ученик своего отца. — Лицо абрека стало горделивым. — А я, хозяин мой, из рода Ахедяко и зовут меня Меджидом. — От неожиданности Озермес опустил лапку утки, которую подносил ко рту. Род Ахедяко происходил от прославленного пши Черченея, владыки бжедугов, и о похождениях и беспощадности абрека Ахедяко знали многие адыги. — Я наслышан о тебе, гость мой, — сказал Озермес. — Ты, наверно, имеешь в виду моего старшего брата. Хотя оба мы сыновья одного отца, мне далеко до него. Брат такой же прославленный абрек, как — ты, конечно, наслышан — Тау султан Атажуко. — А где твой брат теперь? — спросил Озермес. — Степные ветры разнесли нас в разные стороны, одному Аллаху ведомо, где он. Не скрою, была еще причина: когда на расстоянии в десять привалов хозяйничают два отряда абреков, пути их пересекаются, и они мешают друг другу, но мы были братьями и не могли разрешать споры кинжалами. Брат, любя меня, уступил и ушел в другие места. — Абрек умолк, запил еду миской ляпса, дождался, когда Чебахан польет ему на руки, коротко взглянул на нее, поблагодарил за вкусную еду, откинулся к стене и, посмотрев на Озермеса тяжелым взглядом своих темных глаз, сказал: — Многие джегуако не покоряются ни воле Аллаха, ни властям на земле. Ты тоже из таких? — Я, как и мой отец, чту только наших богов, а все люди рождаются свободными. — Абрек усмехнулся. — Люди несвободны даже в утробе матери. Раз ты слышал о моем брате, а, может быть, и обо мне, тебе, возможно, известно, что обоих нас родила наложница. Еще не появившись на свет, мы уже считались тума**, и нам, хотя кровным отцом нашим был Ахедяко, надлежало шашкой и пулей доказать, что мы достойны носить его имя. Мой брат прославился от Темрюка до шапсугских земель, и только тогда отец позволил ему называться пши. А спустя три зимы и три лета стал пши и я. — Ты мой гость, Меджид, твой отец много старше меня, и я не могу позволить говорить о том, прав он был или нет, однако, что мешало ему считать тебя и твоего брата своими сыновьями с самого рождения?