Зиновий Давыдов - Из Гощи гость

— Да ты-ста, батя, на Угличе еще коли бывал!.. — воскликнул Егуп. — А мы вот-от-ка новоселы там… Нашей братьи там и не гораздо. А в Кашинском — верно: нашей братьи поболе будет. Спокон веку мы кашинские, а в Угличе — новоселы, вот-от-ка и не гораздо нас…

— Для чего же в Углич выбежали? Чего ж это Кашин стал вам негож? — спросил старик, облизывая палку, которою болтал в котле.

— А это, батя, лет тому с пятнадцать, при прежних царях, угличан разослано в ссылку тьма. Запустошился город, не стало людей государевы подати платить, ни работы работать… Вот-от-ка и почали они там кашинских, нашу братью Хрипуновых, дворами да всякою льготою соблазнять: шли б де мы к ним надежно и бесстрашно. Да только побежало к ним нашей братьи трое: я — Егуп, он — Меньшой да вот-от-ка середний — Плакида.

— Лет с пятнадцать… — пробормотал старик, словно самому себе. — В ссылку разослано… Надо быть, после царевича так сталось?..

— После царевича ж, — подхватил Егуп. — Как царевича Димитрия в Угличе от Бориса Годунова убили, так вот-от-ка…

— Коли убили? — оборвал его старик. — Не ко времени развякался, глупый! Ведом тебе палач Оська? Он те ножиком каленым языку убавит!..

Егуп умолк сразу, вороную свою бороду помял, переглянулся с Меньшим и Плакидой…

— Да я… да мы… — залепетал он было. — Да вот-от-ка в Угличе…

— «Я… да мы…» — передразнил его сердитый старик. — Хотя б и углицкие вы, а ведали б твердо, ваша братья Хрипуновы, что заместо царевича попова сына убили.

— Да сказывали… — пробовал оправдаться Егуп.

Но старик не дал ему договорить.

— «Сказывали»! — опять передразнил он его. — Сказывали, свинья в ели гнездо свила да по поднебесью медведь летит, хвостом вертит…

— Я чаю, в Угличе старожильцев-то и собак не осталось, — удалось наконец Егупу вставить и свое слово. — И ты бы, батя, не поленился — нам бы про то дело грешное рассказал… Вот-от-ка и нашей братье про то дело было б известно.

— И нам-ста то ведомо было б, — поддержал Егупа Меньшой.

— И мы бы в царственном деле знатоки были, — подхватил и Плакида.

Но старик ничего не ответил. Только снял с огня поспевшее кушанье, отставил в сторону котел, перекрестился и принялся хлебать из котла снятой с пояса ложкой. Тогда и остальные отцепили ложки и стали по очереди запускать их в железный котел. Все пятеро осторожно подносили ложки ко рту, с хрипом втягивали в себя сваренную стариком похлебку и вновь совали ложки в черневшую на сыром песке посудину. И только после того, как была она опорожнена вся, старик молвил в ответ всем троим Хрипуновым:

— Не поленюсь, порадею и вашей братье… Днем мне дремота, а ночью и сон ко мне нейдет…

Придвинувшись к огню, старик погрел над ним руки, поправил на себе остроконечную шапку и начал так.

— Хотя б и новоселы вы, а ведомо и вашей братье, Хрипуновым: ставлен Углицкий город в стародавнее время, при допрежних князьях, на матке на Волге, а пала Волга устьем в Хвалынское море. Много воды волжской пало в синее море с той давней поры; много и времени прошло до царствия великого государя, Ивана Васильевича царя.

Грамливали мы Казань с Грозным царем, татаровей посекли, а иные в полон умыканы, наловили пленников, ну, да не про то теперь говорить. Казань погромили, Астрахань завоевали, измену и крамолу боярскую с сердцем и корнем выкоренили, да с тем и преставился Иван Васильевич, царство старшому отказал, Феодору Ивановичу, а младшенького, Димитрия, велел беречь до совершенных лет и матушку его, вдовую царицу Марью, тоже беречь приказал. Ан сталось тогда не по государскому веленью, а по Борискиному Годунова хотенью. Стал он, Бориско, царю Феодору шептать: не беречь царевича Димитрия надо, самим-де нам беречься его надобно, как бы голов нам не поскусал, на Москве сидючн, с ребятками играючи, совершенных лет дожидаючи. Ну, и нашептал, чтоб-де Углич царевичу выделить — жил бы он со сродниками со Нагими, со всею братьею в Угличе, и будто так усторожливей для царя Феодора Ивановича станет. И поехали они, Нагие, с царевичем в Углич, вся их братья, и там стали кормиться, чем царь пожалует.

Были царь Феодор и царица его Арина бездетны, один и оставался наследничек государский — на Угличе Димитрий. И приступила к Борису жёночка Борискова и тоже Марья, Скуратова дочерь, така же люта, что тот Малюта. Приступила к Борису — извести б де царевича в Угличе, промыслить-де надобно о смерти его.

«Тогда, — говорит, — и пора придет: буду я царица, а ты станешь над мужиками московскими царь. И будет нам всего вволю».