Зиновий Давыдов - Из Гощи гость

Дочь замоскворецкого попа Анница, сирота, которую взял себе в жены пан Феликс, летом проживала у него в задворной избушке. Теперь же Анница обреталась больше в теплых сенях «замка», где шуршала снопами соломы, подкладывая их в печку; там так и гудело легкое, быстрое и не очень греющее пламя. Пан Феликс того ради и подогревал себя сразу питьем и едой из коробейки, которую всякий раз прихватывал с собою князь Иван, когда шел к многоученому пану.

Очень скоро, за милую душу, раз-два, взялся пан Феликс Заблоцкий обучить молодого князя по-латыни и по-польски и всяким другим наукам, ибо пан этот (в том клялся он и божился) был учен неимоверно и все науки превзошел еще в детстве. Но пока что князь Иван только и делал, что без конца выводил одни и те же литеры на рыжеватом листке бумаги:

«Dux Ivan. Dux Ivan. Ivan Kvorostinin dux» [22] Князь Иван Хворостинин. .

Однако к концу зимы дукс Иван не только что бегло читал по Мюнстеровой космографии, но латинскою скорописью исчерчивал у себя в тетради целые страницы. Он был уже сведущ в родах, числах, падежах, во временах, лицах и наклонениях. А к пану Феликсу по субботам можно было теперь пробираться не с такою опаской: Болвановка опустела, и, кроме иноземных солдат, не осталось в ней почитай что никого. Кузницы стояли пусты, кузнецы от бесхлебицы и голода одни вымерли, другие разбрелись врозь. Только один кузнец, тот самый, что прошлым летом показал князю Ивану дорогу и еще допытывался, почем платят в городе за жита четверик, — этот еще держался и, болтая руками, длинными и худыми, как плети, тыкался у себя в кузнице от горнушки к наковальне, от наковальни к зубилу, от зубила к пробойникам, к клещам, к пудовому молоту, для которого уже мочи не хватало у исчахшего за зиму кузнеца.

Однажды, совсем уж весной, когда князь Иван шел с коробейкою в руках и тетрадями за пазухой мимо брошенных кузниц, он узнал своего летошнего знакомца в посиневшем человечке, сидевшем без шапки прямо на земле у прокопченных дверей бездействовавшей кузни. Растрепанные волосы космами нависли у него по лицу, он дышал часто и хрипло, но когда завидел прохожего с коробейкою, месившего оправленными в медь каблуками крутую грязь на дороге, то завыл тоненько и протяжно:

— Хле-эбца!.. Хле-эбца пиченова кусо-о-очик!..

Князь Иван достал из коробейки круглый хлебец. Мужик, завидя хлеб, пополз на четвереньках к князю Ивану. Но их разделял целый прудок, полный талой воды, в которой белели кудрявые облака и сверкала небесная просинь. Мужик, не останавливаясь, все так же на четвереньках полез в лужу. Он начал икать от волнения и громко лязгать зубами. Князь Иван бросил ему хлебец, который угодил прямо в воду, разлетевшуюся кругом холодными брызгами. Но мужик шлепнул по воде длинной, как жердина, рукой, выловил хлеб, от которого во все стороны разошлись круги, и принялся пихать себе в рот намокший мякиш. Много, видно, дней не брал в рот кузнец хлеба ржаного, и вот теперь стоял он на коленях в воде, икал, чавкал, давился неразжеванными кусками, но не переставал трясущеюся рукой набивать себе рот мятыми комками мокрого хлеба.

Спустя неделю князь Иван снова шел той же дорогой, чуть подсохшей на мартовском солнце и забубенном весеннем ветру. Подойдя к кузницам, вздумал князь опять покормить кузнеца, изголодавшегося в лютую эту годину. Но у кузницы не видно было никого, и князь Иван шагнул через порог в темный амбар, черный от сажи и копоти. Со свету ничего не разглядеть было сначала в глубине по углам, и князь только вздрогнул и отступил в сторону, когда пес, на лису похожий, бросился ему под ноги и выскочил из кузницы вон. Но тут князь Иван споткнулся о что-то мягкое, что свалено было рядом с горнушкой на землю. Князь Иван наклонился; при свете, который вместе с лихим ветром лез во все голые щели, увидел князь скрючившегося возле холодной горнушки человека. Он был мертв, последний кузнец на Болвановке. Половина лица была отъедена у него, должно быть, выскочившим только что из кузницы псом.

— Господи!.. Боже мой!.. — только и пробормотал князь Иван и попятился к двери.

Очутившись на улице, он втянул голову в ворот и, не оглядываясь, зашлепал по колдобинам и лужам. Он ни о чем не думал, лишь мерил ногами совсем распутившуюся в этом месте дорогу. И только когда дошел он наконец до последней кузницы, напротив двора пана Феликса, то остановился, огляделся, прислушался.

Было тихо кругом. По теневым местам белел еще снег, но солнце грело на черных прогалинах, и в голых сучьях перестукивались дятлы. «Весна, — подумал князь Иван. — Вон по зорям уж и кукушка куковала». И, высоко подобрав полы шубейки, которая была ему не впору, он стал перебираться на другую сторону дороги, к дому пана Заблоцкого.