Людмила Салдадзе - Ибн Сина Авиценна

— Мутазилиты раздвинули горизонт мысли мусульман! — снова возразил голос. — Перевели на арабский огромное количество греческих и других драгоценных книг!

— Благодаря чему на столе у Ибн Сины, в Бухаре, был весь мир, хотите вы сказать? Да не будь этих еретических книг, может, стал бы он правоверным мусульманином!

— Мутазилиты хотели философски осмыслить ислам, — поправил судью голос.

— Невинные овечки! Под прикрытием религии дали зародыш философии! Тьфу!

— А что оставалось делать? — спокойно парировал голос. — Религия — царь. Начинающаяся же философия — нищий. У неё даже не было своего языка, своих по-философски поставленных вопросов! Как же царя заставить слушать себя?

— Разговор серьезный, — ласково произнес Бурханиддин-махдум. — Мы должны быть уверены в авторитете нам возражающего.

Из толпы вышел слепой старик — известный в городе переписчик книг Муса-ходжа. «Видно, жизнь здорово морочила ему голову, — подумал Бурханиддин-махдум, — раз он решил перед смертью поморочить голову другим».

— Что же вы замолчали, уважаемый? — спросил Бурханиддин, усаживая старика на ковер. — У нас справедливый суд, каждый может сказать свое слово о защиту…! Так я не понял, кого вы вышли защищать?!

— Отца Ибн Сины, Ведь дело мутазилитов продолжило затем общество Братьев чистоты, на чьих трактатах и воспитывался Абдуллах.

— Неужели вы собираетесь защищать мутазилитов, этих еретиков?! — искренне удивился Бурханиддин-махдум. — Не боитесь гнева всевышнего?

— Боюсь его равнодушия.

В толпе восторженно загудели.

— Пусть он говорит! — раздались голоса.

— Не мешайте ему!

— Про мутазилитов пусть скажет!

— Я скажу, — улыбнулся старик. — Слушайте! Всякая философия, действительно, встает на ноги в доме религии…

— … которую потом в благодарность и убивает! — рассмеялся Бурханиддин махдум. — Все начинается с ответа на один вопрос, — продолжал старик, не обратив внимания на Бурханиддина, перебившего его: — Абсолютно ли единство аллаха? Царь — религия и нищий — начинающаяся философия, отвечаю: Да. Аллах абсолютно един.

— А выводы из этого положения делают разные! — снова перебил Бурханиддин-махдум. — Правоверные богословы аллаха ничем не обижали, мутазилиты же…

Толпа возмущенно заворочалась. Бурханиддин понял, что совершил ошибку.

— Извините, отец, — сказал он, склонившись перед стариком. — Я перебил вас.

— Бы хотите привести знаменитое рассуждение мутазилитов, считающееся безбожным? — кротко проговорил старик.

— Да.

— Я сделаю это за вас, чтобы показать красоту их логического мышления. Слушайте. Главное качество аллаха — знание, рассуждали мутазилиты. Значит, аллах заранее все предопределил в соответствии со своим знанием. И нет, выходит, в мире ничего такого, что надо было бы переделывать. Ведь если выкопаешь канал, а вода в него не входит из реки, значит, ты чего-то не знал и допустил ошибку? Аллах же знает все! Сотворенный им мир равен его знанию. Знание же — это он сам и есть. Значит, сотворенный им мир равен ему самому.

— Что же получается? — остановил старика Бурханиддин-махдум. — Сотворённое равно творцу!!! И вот эта жалкая ползущая у моих йог мокрица — бог!?

Толпа возмущенно загудела, поддерживая судью.

— Тогда никто этой их ереси не разглядел, — продолжает Бурханиддин. — Лишь через пятьсот лет теолог Ибн Таймия ужаснулся тому, что в положении еретиков были правоверные теологи, мутазилиты же считались инквизицией. Вот как дьявол все попутал! И вы хотите своими седыми волосами это защищать?!

— Я защищаю исток реки, из которой пил и Ибн Сина, — сказал слепой старик Муса-ходжа. — В споре теологов и мутазилитов — исток реки мусульманской философии, а значит, исток и философии Ибн Сины.

— Исток ереси! — взорвался Бурханиддин. — И слава аллаху, этих мутазилитов раскусили в 847 году, и все встало на свои места: мутазилитов, наконец-то, открыто объявили еретиками, а правоверных теологов — инквизицией.

— Но мутазилиты успели все же пропеть свой гимн! — с достоинством сказал старик. — Они настолько возвеличили разум, что даже враги взяли у них их оружие — логику, а Джувайни, современник Ибн Сины, учитель Газзали, не побоялся узаконить это даже своим авторитетом! И только на основе логики теологи, наконец, разобрались с Кораном: вечная, мол, абсолютная его суть и в боге, словесная же форма выражения — относительна к каждому определенному времени. Следовательно, допускается символико-аллегорическое толкование его, но не критика.