Борис Алмазов - Атаман Ермак со товарищи

— Растрепалась тысяча, — сказал он, помолчав. — Измельчала по городовой службе. Как пришли мы сюда — войско. До край моря огнем и мечом дойти можем. Стали постоем, а нас в городках не прокормить. Стали ватагами в другие города да остроги рассылать. Разослать разослали, а войско истаяло.

— Ну и что толку от вас? — усмехнулся Ермак.

— Да толк-то есть! — нехотя ответил сотник, — Города-то мы бороним.

— Через чего же нас понаймовали?

— На всю линию нас не хватает. Линия-то вон, аж до Студеного моря...

Ермак долго ворочался на сенной копне, где угнездился ночевать. Глядел на мигающие звезды. От стругов доносились голоса подгулявших казаков. Кто-то завел песню, и она далеко понеслась над рекой в луга и темные леса, подступавшие местами к самой воде, над курными избами и варницами, где день и ночь кипели котлы и валил дым, где клокотал рассол и выпаривалась ценимая иной раз дороже золота соль.

— Нельзя войско дробить! — прошептал самому себе Ермак. — Нельзя в линию становиться.

Так утром и сказал Пану да Мещеряку и иным атаманам.

—. Я полагаю: станут нас купцы по гарнизонам рассылать, а нам туды идти не следует! Нам всем вместе держаться нужно. В линию не становиться.

— Верно! — согласился Михайлов. — Я уж вчера подумал. Надоть заставы на опасных дорогах держать, а впереди — разъезды. Может, и за Камень лазутчиков выслать. А казаков держать конно и на стругах.

— Купцы нас не прокормят! Столько харчей у них нет! — засомневался Пан. — Постоем городок изнурим.

— Невелики мы числом! Не изнурим! А харч пущай сюды возят. Мы не коровы — за сеном ходить. Разойдемся ежели станицами стоять, не более чем на пять— десять верст друг от друга. Условное место заметим, где собираться, ежели сполох будет. А на линии с нас толку чуть...

Казаки все еще бражничали, допивая и доедая вчерашнее угощение. Но старые рубаки уже ворчали. Уже поднимали крестовины для обучения рукопашному бою, заставляли молодых приводить в порядок оружие...

— Разленились! — сетовали атаманы. — Отбились от воинского дела. Навовсе бурлаками стали.

Кое-где, пока еще нехотя, словно спросонок, казаки намахивали руки, крутя сабли. Кое-где схватывались попарно, по трое, возвращая телу боевую выучку.

— Недельки через две поправимся, отоспимся! — потягиваясь с хрустом, сказал Кольцо. — Надо у купцов припасу огненного попросить. Да стрельбы устроить. Они, сказывают, сами селитру добывают да порох трут.

— Верно, — подтвердил Мещеряк. — Этого всегда у них в избытке. Пущай не жмутся. Ты бы по мастерским походил, Ермак Тимофеич. Поглядел бы, какие оне пушки да пищали льют. Может, и нам чего сгодится.

Недалеко от городка из нескольких скважин черпали рассол и вываривали его в денно и нощно дымивших варницах. Ермак сунулся в раскаленную духоту работной избы, где в пару и угаре шевелились полуобнаженные мужики с воспаленными от соли глазами, изъеденными коростой руками. Он так и не понял, как вываривают соль, поскольку запутался в многократных командах:

— Черпай рассол... Доливай! Промывай! Поддавай огня...

Работные люди жили в избах по нескольку десятков человек. Еду им подавали в общей посудине на всю артель. Кормили неплохо, но работали варщики и днем и ночью, сменяясь у котлов. Разоренные набегами татар из-за Камня, многие солеварни и солеварные промыслы стояли, а держава требовала соли, как прежде, много. Потому и трудились, не гася огней. Горами высились заготовленные дрова. В десятки рук зашивались рогожные мешки, куда бережно ссыпалось белое богатство. Укрывалось шкурами, укутывалось соломой, чтобы в сухости быть развезено в дальние концы Руси. Грохотали мельницы: и хлебные, и для соляного помолу. И везде копошился черный, худой и жилистый народ. Пузатые ребятишки молчаливо глядели из дверей курных изб вослед широкоплечему атаману с неизменной кривой саблей на боку. Семи-восьмилетние, они уже стояли у котлов, а чуть постарше — уже черпали раствор...

«Это не вольная степь, это не пашня... — подумалось тогда Ермаку. — Это труд тяжкий, подневольный, страшный своим однообразием и непрерывностью». А работные люди ломили безропотно и трудно, как лошади на обмолоте, когда ходят они с завязанными мордами по кругу... Верша длинный путь, которому конца нет.

Атаман не увидел в сем деле себе интересу, а только ужаснулся тяжести труда и какой-то гнетущей силе от скопленного в одном месте многопудового соляного изобилия, поскольку привык мерить соль щепотью, дорожа каждой крупинкой.