— Крепко слажено! С умом! — похвалил Ермак.
Пушки стояли тут же, накрытые сукнами.
— Вот они! — похлопал по стволу Яков Михайлов. — Здоровенны, как девки московские.
— Они не московские! — сказал кто-то, грамоте знавший. — Тутошнего литья!
— Во как? — удивился Ермак. — Навроде никто такой льготы от Царя не имеет, чтобы самим пушки лить...
— Важно... — сказал Михайлов. — Тута, робяты, главное — головы свои не продешевить!
— Да! — сказал Мещеряк. — Деньгой здеся пахнет!
Атаманы вошли в широкую, просторную палату, тоже уставленную столами с угощением. Разместились по лавкам.
Одинаково одетые, будто царские рынды, слуги стали разносить чаши — руки ополаскивать — и рушники-утиралки. Священник вышел, прочел молитву, и только потом торжественно появились купцы.
К удивлению атаманов, были они молоды. Старшему — лет двадцать пять, а второму, Максиму Яковлевичу, и того меньше!
«Это не Аника старый», — усмехнулся Ермак. Но по тому, как осанисто и важно вели себя молодые Строгановы, когда после долгих пустых разговоров стали рядиться с казаками о жаловании, понял атаман, что эти «робяты» деда своего стоят. Одна порода, одна кровь и своего — умрут — не уступят — даром что молодые совсем.
Ермак хоть и торговался, как положено, и тоже своего не уступал, а по опыту знал — нынешний разговор и первая встреча мало что означают: главный торг и ряд пойдет после, когда отшумит праздничное застолье. Когда всплывут серьезные мелочи, о которых сейчас и разговору нет, а решают они все! Сейчас так — смотрины!
И Ермак умел смотреть, да, как он понял, и купцы были не лыком шиты.
Несли на стол яства многоразличные, многие из них атаманы отродясь не видывали. Тут и плотки куропаточьи, и языки лосиные в квасе.
А Ермак, увидев одну ложку, в которой янтарем светились ягоды, принял ее в руку, будто причастие. И полузабытый, но незабываемый запах шевельнул в его сердце давнее, ускользающее уже воспоминание. Стояла корчага с этой царь-ягодой в широком хабле русской печи, и мать, худенькая, темноглазая, в пестрой длинной, до колен, рубахе и синих узких шароварах, доставала ухватом эту заветную корчагу и с ложки давала ему — маленькому, беспортошному, пробовать пареную морошку.
— Ала... — прошептал атаман.
— Что? — спросил, обгладывая рябчика, сидевший рядом Черкас.
Ермак будто очнулся.
Шел торг о жаловании. Купцы увиливали от прямого ответа: сколь чего пойдет за каждый день службы? Были тут и харч, и боевой припас, и порты, и зипуны...
Казаки деловито высчитывали, чего сколько надобно. Купцы норовили нанять их на три месяца.
— Нет! — не соглашались атаманы. — Меньше чем па год мы служить не готовы! Это что же, нам по зиме на Дон да на Яик идти? Ежели не срядимся?
Торговались долго, но вяло, понимая, что придут к традиционной наемке: на год — за харчи и содержание, а через год — полный расчет деньгами.
Несколько раз ловил Ермак пристальный взгляд Максима Яковлевича, усмехаясь про себя, что купец молод и не научился еще смотреть так, чтобы его собственный взгляд был незаметен.
Наевшись-напившись, вывалились на широкий двор, где казаки завели пляску и хоровод с местными девками.
Ермак пошел в избу городовых казаков и там вскорости отыскал сотника, десять лет назад ушедшего сюда служить с Дона. Сочлись родовой, выяснили, кто какой станицы, какого юрта. Казак был коренной, родовитый. Обрадовался Ермаку, как найденному брату. Вышли за стены городка, развели, как полагалось по степному обычаю, костерок, притулились у огня. Сотник жадно расспрашивал про нынешнюю жизнь в Старом поле. Ермак отвечал что знал. Наконец настала его пора спрашивать.
— А скажи-ко мне, елдаш, сколько тут казаков есть?
— Да тысячи с две будет.
— Ого!
— Истинно так.
— Да где же им разместитися?
— А на службе-то не много! — сказал сотник. Иные в городах живут. Иные к зырянам подались. Сказывают, зыряне из Старого поля от Тимир-Аксака ушли, а так — нашего языка люди... Ну и кочуют с ними по всему Сырту, перед Камнем.
— А скажи мне, — спросил атаман, — где же та тысяча казаков, коих, сказывают, Строгановы не так давно наймовали.
— Как недавно? Да десять лет назад! И я с ними пришел...
— Ну и где же они?
— А все тут по городкам стоят.
— А что ж о них не слышно совсем и новых казаков нанимают? На Дону, на Яике тысяча казаков весь край в кулаке держит, а тут и голосу нет...
Сотник поморщился. Атаман задел самую больную струну.
Читать дальше