По объявлению требовалась ученица в молочную лавку. На месте выяснилось — никакая не ученица, а просто девочка на побегушках. Хозяин, пожилой, обстоятельный дядя, показал каморку на задах магазина и сказал, что я должна буду жить здесь, чтобы поспеть в пять утра разнести молоко клиентам. Потом я должна буду мыть полы в лавке, а все остальное время драить бутылки, бидоны, банки.
Он объяснял и показывал, а я смотрела и крепилась изо всех сил, чтобы не расплакаться. Где ты, где ты, моя беленькая Снегурочка в пушистых варежках, в шапочке со стеклярусом? Где все? Где моя восторженная мама? Почему в том страшном, последнем разговоре с Сашей не заступилась, не отстояла, не заставила его платить за учение? Почему за те летние месяцы, пока я была в лагере, она так потускнела, отчего под глазами ее появились водянистые желтенькие отеки?
Хозяин внимательно посмотрел на меня и стал все объяснять заново. Видно, я показалась ему страшно бестолковой. Я сделала внимательное лицо.
— Да, да, мсье, я все прекрасно поняла.
Словно во сне я дала согласие работать в молочной лавке. Пришла в отель «Гортензия», стала собирать вещи. Мама металась по комнате, уговаривала, умоляла не уходить из дому. Я просто ненавидела ее тогда. Я должна была доставить себе хоть это удовольствие: «Вы хотели? Вы довольны? Вот вам моя карьера! Нате!»
Мама побежала следом за мной в лавку, но вытащить оттуда не смогла. Вид симпатичного и рассудительного хозяина успокоил ее. Он пообещал сделать из меня со временем вторую продавщицу, если я проявлю достаточное усердие. Мама ушла, глотая слезы.
О черных лестницах Парижа можно слагать оды и сочинять романы в духе Виктора Гюго. Эти лестницы, жутковатые и темные, с железными перилами, гулко отдают каждый шаг всему пролету. В многоэтажных домах на черных лестницах имеются лифты — узкие кабинки с решетками до половины.
Как не похожи эти кошачьи лазы на широкие парадные входы с зеркалами и полированным деревом! Черные лестницы — такая же непременная принадлежность всякого «приличного» дома, как и недремлющий цербер — консьержка.
Обычно она живет в комнатенке, расположенной в холле «чистого» входа. Дверь, ведущая к ней, всегда приоткрыта, верхняя ее часть застеклена. Уж она-то, консьержка, не пропустит разносчика, посыльного или рабочего. Обязательно встретит и завернет на черную лестницу.
Ранним утром, когда Великий город сладко спит, на задворках возле черного хода, возле традиционных «пубель» — железных жбанов для мусора, можно встретить самых страшных людей Парижа. Они вооружены специальными инструментами — мешком и палкой с железным крюком на конце. С помощью крюка эти люди роются в мусоре в надежде найти что-нибудь ценное. И находят. Все, что угодно. От случайно выброшенной серебряной ложки до умерщвленного младенца.
В начале своей карьеры я панически их боялась, лохматых, дурно пахнущих, в заскорузлой, потерявшей цвет одежде. Схоронившись за углом, ставила на тротуар, стараясь не звякнуть, бидоны, настороженно выглядывала, ждала, пока они не кончат потрошить пубельку и не перейдут в соседний двор.
Позже я поняла — эти несчастные люди сами всего боятся. Шороха, консьержки, мусорщиков, приезжающих чуть позже на грузовиках, ажанов. Проходя мимо, я встречалась с их взглядами. Из человеческих чувств в их глазах осталось одно — страх.
Спустя некоторое время они стали узнавать меня и даже здороваться. Осмелели, стоило мне один раз ответить на робкое приветствие.
Познакомилась я и с одним клошаром. Ну, как познакомилась! Просто он частенько попадался на моем пути. Привык, стал говорить комплименты, галантно относя руку в сторону.
— Мадмуазель, вы прелестны сегодня, как отблеск зари, которая разгорается над этим драконом.
Под «драконом» он, конечно, подразумевал Париж.
Клошар — не нищий. Клошар — это философия, это протест. Клошар не просит милостыню, он требует. Попробуй не дать — ого! Вослед презренному скряге полетит стрела, смоченная ядом и желчью. Лысый Фима однажды пренебрег требованием клошара и получил в спину при всем честном народе:
— Espece de bille de billard! [12] Эй, ты, бильярдный шар! ( франц. ).
Клошар ценит остроумие в других. Было это незадолго до войны. Шла я по улице с одним человеком. Мой спутник был одет в приличный костюм, бежевый плащ сидел на нем превосходно. Нам повстречался клошар. Ни слова не говоря, клошар достал из грудного кармана пособие по безработице — «шомаж» — ткнул им в грудь моего знакомого, мол, видишь, бездельник, я безработный, поэтому ты должен немедленно помочь ближнему. Тот молча полез в карман и вытащил… такое же пособие по безработице. Минут пять они хлопали друг друга по плечам и ржали, а потом разошлись страшно довольные.
Читать дальше