Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга первая

— Позвонил Саша, просил приехать.

Я всполошилась:

— Маме плохо!

— Знаешь, — сказала тетя Ляля и отвела глаза в сторону, — будет лучше, если ты останешься у нас. Понадобишься дома — я позвоню. Тогда приедешь.

Я запротестовала, кинулась одеваться, но тетка осталась непреклонной.

— Я сказала, сиди здесь, значит сиди здесь. Все.

Она ушла, а я долгих два часа не находила себе места. Они окутали мамину болезнь тайной! Мерещились ужасы — туберкулез или что-то в этом духе. Тата развлекала меня, как могла, да только плохо у нее получалось.

Вернулась тетя Ляля, привезла записку от Саши. Он писал: «Наталья, очень тебя прошу, поживи у Ляли, она согласна. Домой приезжать не надо, с мамой ничего страшного нет, но будет лучше, если ты несколько дней проведешь на Порт Сен Клу».

Что за чертовщина! Тетя Ляля все время была недовольна, отвечала невразумительно, потом не выдержала и раскричалась:

— Хандра у нее! Хандра, ясно или нет? Будешь сидеть у нас, пока она не соизволит справиться со своим настроением. Не хватало, чтобы она еще и тебя принялась мучить!

Вон оно что. Они боялись, как бы мамина хандра на меня не перекинулась. Я сказала тетке:

— Ляля, ты на маму сердишься. За что?

— Пусть не распускается! Ишь, впала в черную меланхолию! Будто другим легче. Будто другие живут в раю.

Если бы она беспокоилась, намекала на пошатнувшееся мамино здоровье, я бы не осталась ни минуты. Но она явно злилась, бурчала под нос: «Тоска у нее, видите ли, затосковала». Хлопала дверцами буфета, накричала на Петю, что он три часа сидит в ванной, а она не может помыть руки, хотя Петя зашел туда пять минут назад. Чем больше она буянила, тем ровнее стучало мое сердце. На людей по-настоящему больных так не сердятся. Я решила подчиниться Сашиному распоряжению, лишь бы никого не гневить. В результате провела у них целую неделю.

С братом и сестрой мы как бы заново обрели друг друга. Нежно целовались с Таткой. Потом я рассказала им про свою работу в молочной лавке, и Татка смотрела на меня с ужасом. Петя — боже мой, да он стал совсем взрослый, усы вон пробились, — слушал, щурился:

— Эх, Наташа, скоро нас всех это ждет.

— Вот такая же лавка? — широко раскрывала глаза Тата.

— Да, что-нибудь в этом роде.

Улучив момент, он шепнул:

— Только честно скажи. Ты в лавку назло пошла?

— Ага! — неизвестно чему радуясь, ответила я.

Было приятно, что он по-прежнему лучше всех понимает меня и сочувствует. И в отношениях с сестрой у него появилась нежность. Татка тоже смотрела на брата любовно, а когда тетя Ляля позвала его зачем-то в другую комнату, спросила:

— Правда, Петенька стал очень милый? И на француза похож, ты не находишь?

Чтобы не огорчать ее, я подтвердила:

— Да-да, верно, я сразу это заметила.

Поздно вечером, когда тетя Ляля, уходя спать, крикнула, чтобы мы не засиживались, разговор зашел о Фиме.

— Знаешь, — признался Петя, — мне его не хватает.

— И мне, — вставила Татка, — обидно очень. То «любите его, любите, он вам второй отец», то вдруг — бац, и разъехались.

— Не суди, Тата, — строго прервал Петя, — это их жизнь, их отношения.

Глубокой ночью мы улеглись с Таткой в одной кровати, как когда-то в детстве, в монастыре. Закинув руки за голову, Татка говорила:

— Я придумала, Наташа, я никогда не выйду замуж за русского. Я не смогу жить в бедности. А русские все бедные.

Я смеялась, обнимала ее, говорила, что в тринадцать лет рано думать о замужестве, но она серьезно вздыхала:

— Рано-то рано, а все же надо готовиться. Только ты не думай, что я из выгоды. Нет. Я только лавки боюсь. И ты не ходи больше на такую работу.

В эти дни я познакомилась с будущей женой дяди Кости. Валентина Валерьяновна гладко зачесывала волосы, навертев на затылке кулек. Косметикой не пользовалась принципиально.

А подкраситься ей бы не мешало. Подчернить бровки, припудрить краснеющий от малейшего волнения носик. Неяркие губы тоже не проиграли бы от губной помады.

Из наших разговоров Валентина Валерьяновна поняла, что я сижу без работы, и стала бросать на меня испытующие взгляды. И вдруг пообещала устроить в мастерскую Одинцовой ученицей. Я стала благодарить, но она наклонила голову и подняла ладонь:

— Пока ничего не обещаю. Спасибо скажешь, когда уладим дело.

Жилось у тети Ляли приятно и легко, но устраиваться на работу было просто необходимо. И как только Валентина Валерьяновна через два дня позвонила, я сразу поехала в мастерскую знакомиться с хозяйкой.