Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга первая

Мысль о том, что Юру могут и не отпустить, первым высказал Сережа. Анатолий, не спускавший с матушки умоляющего взгляда, встрепенулся:

— Матушка, не ходите к ним, пожалуйста, не ходите!

— Да как же не идти, Анатолий, голубчик? Как же не идти? Он — мой сын. Единственный. Я двух детей потеряла, еще и этого? Вы подумайте, как я смогу жить, если у меня был шанс спасти моего ребенка, а я его не использовала? — она переводила взгляд с одного на другого, — один шанс из тысячи вы мне оставляете, Сергей Николаевич?

Что он мог ответить? Один шанс на тысячу был. И Сережа попался в расставленную матушкой ловушку.

— Сергей Николаевич, вы мне оставляете один шанс?

— Да, — вынужден был согласиться Сережа.

Матушка с каким-то даже удовлетворением перевела дыхание.

— Вот видите, а вы хотели меня отговорить.

После этого она заторопилась, кинулась собираться, словно каждая минута пребывания Юры в гестапо была для нее лишним мучением, словно хотела скинуть она давящую тяжесть ожидания. Еле-еле уговорили ее не ехать дневным, а дождаться вечернего поезда.

На некоторое время Сережа и Анатолий оставили матушку и Данилу Ермолаевича одних. Когда вернулись, они по-прежнему сидели за столом, выложив на скатерть праздные руки. Было в их лицах что-то уже не от мира сего.

Сережа и Анатолий ступали тихо, говорили шепотом. Сережа предложил пообедать.

— Да, да, — встрепенулась матушка, — надо хоть немного поесть.

И она заставила себя, принудила тело принять еду, чтобы не ослабнуть раньше времени. За столом делала распоряжения, давала поручения Сереже, просила, чтобы он обязательно растягивал запас свинины как можно дольше. Радовало ее, что арендная плата внесена в срок, и теперь у жильцов дома не будет никаких неприятностей, просила Анатолия экономить уголь.

На закате они поднялись. Данила Ермолаевич и Анатолий ехали сопровождать матушку, Сережа оставался на ферме за сторожа и заканчивать все дела. Он вышел их проводить.

Перед тем, как спрятаться на ночь, солнце выпало из застывших на месте облачных верениц и пошло вниз, не озаряя их, слабенькое, февральское. Лишь там, где оно должно было коснуться земли, чистая полоска неба подернулась золотом да подсветились нижние края облаков.

Прощание было скупым и скорым. Сережа стоял у калитки, обтянутой мелкой сеткой, и смотрел, как они уходят. Вот они миновали с наружной стороны ограду, вышли на полевую дорогу. Они удалялись, о чем-то мирно разговаривали, и видно было, как матушка поворачивает голову то к одному, то к другому. Длиннее, чем пальто, подол рясы волновался вокруг ее ног.

Рано утром мать Мария явилась в гестапо. Ее сразу увели. Данила Ермолаевич долго ждал на улице, но Юру так и не отпустили. Постаревший, потерянный Данила Ермолаевич уехал на ферму сменить Сережу, отправить его с продуктами в Париж.

Сережа приехал на следующее утро, груженый двумя тяжелыми сумками. Он принялся хлопотать на кухне, Тамара Федоровна и Анатолий помогали ему. Я нянчилась с детьми, рассказывала Ладику всякие байки, по коридору, как неприкаянный, ходил взад-вперед отец Дмитрий, зажав в кулак бороду.

Часов в пять Сережа должен был ехать обратно на ферму. Так они договорились с Данилой Ермолаевичем. И вдруг ему расхотелось.

— Поеду утром, — заявил он, — а сегодня я должен встретиться с ребятами.

Я взбунтовалась.

— С какими еще ребятами?

— С Васей и со Славиком. Мы условились.

Я слышать ничего не хотела.

— Как это ты не поедешь! Пожилой человек будет ждать, волноваться. Что он подумает после всего? А крестному позвонишь с вокзала и отменишь встречу.

Мы крепко повздорили. Я не соглашалась ни на какие его доводы. Какая к черту может быть встреча! Я силком натянула на него плащ и буквально выставила за дверь. Злого, бухтящего что-то насчет ослиного бабьего упрямства.

Не знаю, успел ли он дойти до метро. Ровно через десять минут после его ухода, в том же составе: с двумя солдатами, орущим переводчиком и гестаповцем — они пришли. Гестаповец отдавал скупые распоряжения, переводчик бесновался.

— Вас предали! Вас предал человек, сидевший с вами за одним столом! Он правильно сделал, этот человек! — кричал он в лицо Софье Борисовне.

На этот раз они пробыли совсем недолго. Взяли отца Дмитрия, еще одного человека, сидевшего в гостях у знакомых, по фамилии Козаков. Взяли несчастного, ни в чем не повинного Анатолия. Позже мы узнали, что в тот же день на своей квартире был арестован Пьянов.