Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга первая

— Ты щекочешься, — потерла я колено.

Татка стала чертить по пледу.

— К этой кружной дороге подходит еще одна, почти перпендикулярно, и вот здесь они сливаются. Мы должны прийти сюда. Ты останешься здесь и будешь ждать, а я понесу вещи. Вот и все.

— А дальше?

— Дальше ты пойдешь вперед и будешь смотреть, чтобы никого не было. Потом мы вернемся на станцию.

— Какую станцию?

— Балда! — хлопнула себя по лбу Татка. — Я тебе самое главное не сказала. От Северного вокзала туда ехать самое большее час.

И мы очертя голову ринулись в это безрассудное предприятие. Мы шли, словно на пикник, не отдавая себе отчета, чем может обернуться наша прогулка. Татка уложила в две сумки белье, рубашку, пуловер, брюки и плащ. Из ящика письменного стола мы достали документы и долго перебирали, не зная, на чем остановиться. Наконец Татка выбрала водительские права. На наш взгляд, солидный и в то же время нейтральный документ.

Так, экспромтом, не успев, как следует, обо всем договориться, например, что я должна делать, если на дороге все же кто-то появится, мы спустились вниз, благополучно миновали со своими сумками консьержку и поехали на Северный вокзал. На вокзале купили билеты на пригородный поезд туда и обратно, минут десять слонялись по перрону. Поезд пришел, мы сели и поехали.

По дороге почти не говорили, смотрели в окно, и с каждой минутой становилось все страшней и страшней.

Через час поезд прибыл на крохотную станцию, мы сошли и отправились по дороге вдоль окраины симпатичного городка, с домиками, как на картинке, с аккуратными палисадниками. Сразу за последним домиком начинались поля, редкие перелески и унылая проселочная дорога. Мы шли и шли по дороге, и казалось, она никогда не кончится.

Но вот впереди замаячили обещанные заросли, по краю их две, едва заметные среди пожухлой травы, колеи.

— Здесь, — сказала Татка.

Я огляделась. Место и впрямь было пустынное. Реденький свет сеялся сквозь высокие, сплошные облака. Кустарник уходил в низинку, перемежаясь с высокими стеблями высохшего камыша. Влево тянулась на подъем открытая местность, а дальше — невысокие холмы. Никого не было, ни единой живой души. И только невдалеке надсадно кричала сорока.

Татка взяла сумки, вошла в заросли. Исчезла, словно растворилась. Я осталась одна.

Никакого намека на расположенный вблизи лагерь с военнопленными не было. Я осмелела и прошлась по дороге. Но нервы были натянуты до предела. Хрустнула под ногой сухая веточка — я чуть не подпрыгнула.

Они появились неожиданно и совсем не там, где я ожидала их увидеть. Показалось, будто Татка идет с незнакомым мужчиной, — так непривычен был вид Поля в штатском. Я уставилась на него, а Татка замахала, чтобы я шла вперед. Я и пошла.

Легко одолела пологий подъем, обернулась. Они двигались метрах в пятидесяти от меня по краю неглубокой лощины. Кругом по-прежнему никого не было. Когда я обернулась еще раз, Татка была одна и догоняла меня. Я остановилась.

— Иди! Иди! — летела на меня Татка.

— А Поль?

— Он спрятался в лощине. На станцию пойдет один.

Мы уже сидели в вагоне, когда увидели его. Он спокойно стоял на платформе и, только поезд тронулся, пошел против движения в самый конец состава. В Париже на Северном вокзале мы также мельком успели увидеть, как Поль нырнул в гущу толпы и исчез из виду.

Через неделю он отыскал нужных людей, перешел в свободную зону, а затем, через Испанию, уехал в Африку воевать с немцами. Тетя Ляля и Петя только после войны узнали о нашей проделке.

Наша авантюра была откровенно нахальной. Наверное, поэтому она удалась. Ни одному немцу не пришло бы в голову следить за двумя малохольными бабами, осмелившимися выкрасть у них из-под носа военного летчика. Татка похохатывала и не уставала повторять:

— Вот так каждая отнесла бы своему сыночку или муженьку вещички, у немцев бы половина пленных разбежалась.

К сожалению, это было не так. Нам просто фантастически повезло.

Однажды под вечер в конце декабря, когда мы с Ниной заканчивали дневную норму, пришла в гости Маша. С порога стала принюхиваться:

— Что вы ели?

— Еще ничего не ели, жарим картошку.

— Кормите меня, кормите! Я после Вернэ никак не наемся. А для тебя, Наташа, у меня новость.

Обожгла сумасшедшая мысль: вдруг она узнала что-нибудь о Сереже! Но оказалось совсем другое.

— Я нашла тебе жилье. Сегодня уже поздно, а завтра пойдем смотреть.

На другой день она повела меня на улицу Лурмель к матери Марии.