Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга первая

— Случись настоящий пожар, вся гимназия сгорела бы, как миленькая, а так только один нужник.

— Да-а, — протянул Светозаров, — нахальства вам не занимать.

Но крыть было нечем, и дело замяли.

Сережа и мне потом любил рассказывать про гимназию, изображать в лицах справедливого Светозарова, любимого учителя истории Платона Капецкого, ненавистного латиниста и как гимназисты отреагировали на его внезапную смерть.

Рано утром в спальню пришел Капецкий и грустным голосом объявил:

— Господа гимназисты, сегодня классов не будет, умер Иван Иванович.

На секунду в спальне воцарилась тишина — и сразу взорвалась диким воплем господ гимназистов:

— Ура-а-а-а!

Капецкий посмотрел на них, посмотрел и сказал:

— Ну и сволочи вы все!

И ушел, хлопнув дверью. Всем стало стыдно.

Гимназические годы прошли. Умерла бабушка, Николай Афанасьевич женился на хорошей женщине. У Сережи и девочек с мачехой навсегда установились прекрасные отношения. Впрочем, дети стали взрослыми. Сереже предстояло выбрать профессию. Кем только он не собирался стать! В первую очередь — артистом. Бывают же такие совпадения в жизни. У него был довольно сильный баритон, прекрасный слух. Он даже пел одно время в оперетте, в хоре.

Он пробовал писать. Гимназические вечера и представления часто делались по его сценариям. Он писал и стихи, и рассказы, но отец посоветовал выбрать что-нибудь более устойчивое. Сережа поступил в медицинский институт.

Николай Афанасьевич проявил в Чехии предпринимательскую жилку: у него было небольшое дело. Оно крепло, да так и не окрепло. Он вошел в пай с каким-то проходимцем, вложил в заведомо гиблую авантюру все сбережения. Сережина учеба бесславно завершилась. Обиженный на отца, он решил уехать на заработки во Францию. На что он рассчитывал, получив carte d’identite без права на работу и имея всего лишь гимназический курс французского языка, одному Богу известно.

В 1929 году он попал в Париж. Первые ночи провел под мостами Сены, потом нашел русских, своих. Подружились двое безработных — Марк Осоргин и мой. Будущий мой. Сережа и Марк попали к младороссам, поселились на паях в захолустном отеле и стали жить. Не горюя о прошлом, не заглядывая далеко вперед, а в настоящем переходя от полосы неудач к удачам.

Сереже повезло. Он встретил в Париже Миловича — старого пражского знакомого. Милович взял Сережу в свой ресторан «поваренком». Через год он уже был помощником повара, а еще через два года Милович прогорел. С Марком Осоргиным они нанялись мыть окна в семнадцатиэтажном госпитале. Вознесенные в люльке, висели между небом и землей, драили до блеска большие госпитальные стекла.

Эта работа закончилась, Сережа сел на мель, а Марк подрядился рыть канавы для коммуникаций, едва не провертев, по его словам, дыру до центра Земли.

После мороки с канавами он сел на мель, а Сережу нанял мелкий хозяйчик из французов белить стены. Во всех этих случаях плата за труд апатрида соизмерялась с количеством совести у нанимателя. У хозяина выбеленных стен с совестью все оказалось в полном порядке. Марк сказал:

— Хватит ишачить!

И они весело прокутили заработанные деньги.

Позже Сережа стал работать в младоросской столовой и в летних лагерях поваром. Заработок получался до смешного маленький, но при этом выигрыш был иного рода. В летние месяцы не надо было ломать голову и тратить время на поиски работы, а главное, в лагере собирались свои, русские ребята. С ними легко и весело короталась жизнь.

Марк Осоргин. — Исповедь. — У графа. — Миля. — Браки совершаются на небесах

Через неделю Сережа пригласил меня в гости для более близкого знакомства с Марком Осоргиным, а также на приготовленную по замечательному рецепту камбалу под томатным соусом.

Сережа пропустил меня в чисто прибранную, но явно холостяцкую комнату и с порога предупредил:

— Марк Осоргин, заруби на курносом своем носу — это моя девушка. А ты, старый дамский угодник, можешь на нее только смотреть.

У Марка Осоргина был самый обыкновенный прямой нос, а вовсе не курносый. Глаза серьезные, и это придавало его облику некоторую значительность, хотя Сережа предупредил, что более легкомысленного человека трудно отыскать на белом свете. Марк выслушал Сережино предупреждение и уставился на меня, даже бросил свое занятие. Специальной машинкой он набивал табаком пустые папиросные гильзы.

— Что молчишь? — спросил Сергей.

— Только смотрю, — отозвался Марк, не моргнув глазом.