Пиримкул Кадыров - Бабур (Звездные ночи)

Хондамир задумался. Потом решил не утаивать ничего — ни малого, ни большого несогласия.

— Мой хазрат, я буду говорить лишь о некоторых страницах… Вы приводите очень много подробностей о Герате, о Хусейне Байкаре и его эмирах: тут есть неточности в датах и в именах.

— Нуждаюсь в вашей помощи, мавляна.

— Я выписывал замечания свои на особой бумаге: лежит у меня в комнате садовой хужры. Я передам ее вам, когда верну рукопись.

— Буду благодарен.

— Но если позволите, мой хазрат, есть у меня соображение другого рода.

— Пожалуйста, выскажите его, мавляна.

— Мы, историки, доподлинно знаем, — начал Хондамир, — что доселе ни одно государство, особливо большое, не рождалось без боли и без крови. Да и сам человек, сын и потомок Адама, рождается так же… Так вот, вы создали большое государство в Афганистане, завоевали Делийский султанат и другие земли в Индии. Конечно, были и кровопролитные битвы. Для острастки вы приказывали убивать людей из наиболее враждебных вам племен. Эти приказы приводите в «Бабурнаме». И то приводите, как были порублены вашими нукерами три тысячи человек в крепости Баур в Северной Индии. Как несколько сотен попавших в плен при Панипате были истреблены вашими стрелками… Правдивость — великая цель, повелитель. Я это понял. Но не оставят ли в душе потомков, которым предстоит читать вашу книгу, тяжелый осадок подобные подробности? Разве забота о славе — не ваша забота?.. Нельзя ли опустить эти места из книги?

Бабур почувствовал, как высыхает и горчит у него во рту. Не спеша с ответом, он присел у края родника, зачерпнул ладонью прозрачную воду. Чистая и прохладная, она принесла облегчение.

— Я понимаю, мавляна, что это говорит человек, болеющий за меня душой. Что ж, мне тоже тяжело было писать о таких подробностях… Когда-то мне приснился потрясатель вселенной Сохибкирон Тимур. Он успокаивал меня во сне: нет войн без крови. Так оно и есть… А вот ныне мучит меня бессонница… Подробности эти я доверил бумаге, дабы облегчить душу. Пусть потомки знают все, как оно было. Пусть не принимают нас за ангелов. Они должны ведать и о наших страданиях, испытываемых и от зла, что нам причинили, и от содеянного нами же зла.

Хондамир знал некоторые стихи Бабура о таких, двоякого рода, страданиях: как бы воочию увидел он, что Бабура не только утомляли государственные заботы, но и угнетала постоянная внутренняя борьба в душе — борьба между властелином, шахом и поэтом, художником. Шах Бабур, всю жизнь стремившийся создать и возглавить крепкое и единое государство, не мог не свершать и такое, о чем так мучительно было вспоминать, судить и писать поэту. То, что происходило между Алишером Навои и Хусейном Байкарой, у Бабура бушевало в сердце — одном сердце одного и того же человека.

— Повелитель, ваши слова убеждают сильней, чем мои недавние соображения. И впрямь, горькие плоды жизненного опыта могут послужить уроком для других. Однако не будем забывать о главном итоге… Вы помните, чему уподобили вы свою жизнь там, в Герате, в свой последний приезд? Этот родник вам ничего не напоминает?

— Да, я помню. Я говорил вам, что моя жизнь похожа на родник, погребенный горным обвалом.

— Именно так, повелитель. И не кажется ли вам ныне, что родник, погребенный обвалом в Мавераннахре, пробился здесь, в Индии?

— Вы красиво сказали, мавляна. Да, если уж во мне и есть родник, то это — мои стихи, творчество… Не возражайте мне, я уже давно чувствую, что трон не спасет ни от тлена, ни от забвения. Мне ведь не суждено самому вернуться на родину. Пусть вернутся туда мои стихи, мои тюркские книги… Ах, знали бы вы, мавляна, как я тоскую по Андижану, по Самарканду, по Ташкенту. Там я вырос и стал человеком.

Бабур неожиданно прослезился и быстро опустил глаза.

— Мой хазрат, вы сами говорили, что Индия стала для вас второй родиной. Ваши книги будут умножать и ее славу.

— Последние годы жизни я посвятил Индии, это верно. Вот только с каждым днем все трудней выполнять мне жестокие обязанности шаха.

— Сегодня в вашей душе, повелитель, берет верх поэт. Но… если бы вы не прожили жизнь властителя, наверное, вы не написали бы «Бабурнаме». И потом — разве не шахом, не полководцем пришли вы сюда?

Хондамир очень хотел примирить поэта и шаха в душе Бабура.

— Пойдемте-ка, мавляна, я возьму рукопись, — Бабур устало и понимающе улыбнулся, — Поэт Бабур и историк Бабур хотят дописать ее, пока воинственный шах Бабур не обрушит на родник какого-нибудь нового обвала.