Хидыр Дерьяев - Судьба (книга вторая)

— Боже мой, великий создатель! Всё превращается в развалины, всё рушится… До какого предела гнев твой над сынами человеческими?..

Молодой парень в русской рубашке и штанах военного образца остановился рядом,

— Мир вам, уста-ага!

Аннагельды-уста прищурился, посмотрел на подошедшего, не удивляясь сказал:

— Здравствуй, сынок Меле… Вернулся?

— Всё ли благополучно в селе, уста-ага?

— Всё, сынок. Ездит на нас благополучие верхом да ещё и палкой по голове норовит.

— А наши… где?

— Умер твой отец, Меле. И мать умерла. Ох-хо-хо… давай помолимся за их души…

Старик подошёл к тому месту, где раньше была дверь, опустился на колени. Меле, каменно стиснув зубы, ждал, пока он кончит шептать молитву. Слова старика были настолько ошеломляющими, что не сразу дошли до сознания, а придавливали медленно и неотвратимо.

Меле помог Аннагельды-уста подняться с колен.

— Как… отец… умер? — спросил он рвущимся голосом.

Старый мастер сморщился, словно ненароком раскусил незрелый плод алычи.

— Каждый из нас свою смерть за плечами носит, сынок. Когда уехал ты, трудно им было. Худайберды на земляные работы пошёл. Пока работал, чтобы кормиться и семью кормить, продал вашу землицу Бекмурад-баю. Потом — голодать стали…

— А деньги, которые за меня получил?!

— Деньги Бекмурад-бай не сразу ему отдал, а когда крепко подорожала пшеница. Сколько на них проживёшь? И с водой в этом году у нас плохо было. Отец твой засеял участок возле канала — почти всё посохло. На поле он помер, Меле, когда жать пошёл. От голода помер, хотя люди говорят, что животом хворал. Да ведь и живот — тоже от голода болит.

— И мама… тоже… от голода?

— Думаю, и она — тоже. Всё меняла барахло на еду для детишек, сама не ела. Да много ли у вас вещей было!.. Умерла. Совсем недавно умерла, сынок. А мазанку вашу ветер свалил на днях. Такие сильные ветры в этом году, что не приведи аллах!

— Дети — где?..

Анна-уста виновато вздохнул, потупился.

— Маяджик увела их… Взяла каждого за руку — и повела… По аулам, думаю, ходят… подаянием живут…

Краска медленно возвращалась на побелевшее лицо Меле. И так же медленно белели глаза, свинцовели от лютой, звериной тоски. Ему хотелось грудью удариться о землю, впиться в нёс окостеневшими пальцами и завыть в голос. Он отвернулся, невероятным усилием волн сдерживая готовые вот-вот прорваться слёзы.

Что ж, плачут от невыносимого горя и взрослые мужчины, а Меле был совсем молодым парнем.

— Не сердись на меня, сынок, — сказал Аннагельды-уста. — Не сумел я их у себя оставить. Предлагал Мае: оставайтесь, как-нибудь проживём, нe захотела. Гордая девочка! Из аула ушла тоже потому, что не хотела у знакомых милостыню просить. Как я мог настаивать, если в доме горсти муки нет? И сил пет совсем, сынок… Пойдём, сынок Меле, переночуешь у меня сегодня. А захочешь — поживи, сколько поживется. Пойдём, не будем тревожить души ушедших…

Вытирая ладонью лицо, — не сдержались-таки эти несчастные слёзы! — Меле глухо сказал:

— Спасибо за доброе слово, уста-ага… Я приду. Сначала хочу сходить послушать, о чём люди говорят.

— Ничего интересного не говорят. Опять насчёт сторожей собрал их Бекмурад-бай.

— Всё равно схожу…

— Ну, иди. Только с Бекмурад-баем ссоры не заводи. Никому этим не поможешь, а себе навредишь. Удержись от гневного слова, сынок!

— У меня сердце изо рта выскакивает, а не слова! — сказал Меле. — Не словами, другим чем-то действовать надо!

На площадке перед аульной мечетью сельчане слушали Бекмурад-бая.

— Вот так, люди! Прошлый раз мы наняли четырёх сторожей. Сейчас этого мало. Грабежи усилились, я называл вам имена ограбленных, много имён. — Видимо, Бекмурад-бай уже подводил итог сказанному. — Грабят во всех аулах. Скоро и до нас доберутся!

Меле негромко поздоровался с близстоящими односельчанами. Бекмурад-бай покосился на него, но сделал вид, что не признал.

— Надо, люди, увеличить число сторожей. Ещё двоих наймём за ту же цену!

Дайхане зашумели. Послышались выкрики:

— Не надо нам вообще сторожей!

— Кто хочет, тот пусть и нанимает!

— С голого и семеро халат не снимут!

— Кто не согласен, отходите в сторону! — крикнул, наливаясь кровью, Бекмурад-бай.

Человек пятнадцать — один за другим — отделились от общей толпы и стали отдельной группой.

— Думаю, скоро вам придётся вообще уйти из села!

— Нам не страшно! — с вызовом ответил один из отделившихся. — На пустыре кибитки поставим — всё равно никто грабить не придёт! Нечего у нас грабить, сами скоро пойдём!