Адыл Якубов - В мире поддлунном...

Абул Хасанак огляделся. Столик с яствами — увидел он — отодвинут, куски недоеденного жаркого на блюде источают неприятный запах: хрустальные бокалы, бирюзовые чашки — пустые или полупустые — в беспорядке разбежались по ковру на полу и по столу, иные опрокинуты. Постель тоже разворочена и пуста. После крепкой выпивки с «господином Ибн Синой» он, помнится, задержал одну из надзирательниц гарема, женщину еще в соку и весьма, как о ней говорили, умелую в делах любви, но вскоре прогнал ее пинком в пышный зад: уж слишком бесстыдной оказалась.

— В чем дело? С чего это ты бродишь ночью, как душа неприкаянная? — недовольно проворчал Абул Хасанак, зарываясь опять в пуховые подушки. — И сам не спишь, и другим не даешь поспать.

Унсури присел на корточки возле ложа визиря, свеча в руке поэта задрожала сильнее.

— Дурные вести, благодетель!

— Дурные вести? — переспросил Абул Хасанак и сбросил с себя шелковое одеяло. — Что, покровитель правоверных…

— Покровитель правоверных, слава аллаху, жив и здоров, — поспешил заверить Унсури. — Беда в другом: в Газну прибывает великий исцелитель, господин Ибн Сина!

— Отбывает? — заморгал Абул Хасанак. — Как это — отбывает? Куда?

— Не отбывает, а прибывает, благодетель! Настоящий, истинный господин Ибн Сина, из Исфахана… Оказывается, этот Ибн Сина, наш, который во дворце, не настоящий, и вот эмир Масуд отправил сюда настоящего.

Лицо Абул Хасанака сморщилось.

— Этот Ибн Сина, тот Ибн Сина! Настоящий, не на стоящий! Откуда эти глупые вести?

— Покорный ваш слуга услышал сие от Пири Букри. Вы же знаете: горбун осведомлен обо всех тайнах мира, — так вот Пири Букри говорит, что Хатли-бегим и кое-кто еще готовят настоящему Ибн Сине прием со всеми почестями. Ибн Сина исфаханский не сегодня-завтра прибудет в Газну. Среди тех, кто поехал ему навстречу, — обуянный гордыней мавляна Бируни… И замешан тут будто бы сам главный визирь Али Гариб!

— Али Гариб?

Абул Хасанак поспешно облачился в халат, подошел к столу на низких ножках, нетерпеливо долил вина в сапфировую чашу, одним махом опорожнил ее. «Вот так поворот… Значит, лукавый Али Гариб переметнулся?..» Этот Ибн Сина, тот Ибн Сина! Настоящий Ибн Сина, ложный Ибн Сина!.. И двух недель не прошло, как появился во дворце ловкач, которого называли «великим исцелителем», а все дела пошли с ним столь хорошо, что он сам, господин визирь, приближенное к особе султана, доверенное его лицо, и думать забыл о том, что выкопанный где-то лукавым змеем Али Гарибом ловкач тот — не настоящий Ибн Сина. А ведь есть и настоящий Ибн Сина, настоящий великий исцелитель. Что ж теперь будет? Что будет, когда настоящий Ибн Сина — аза ним стоит, очевидно, эмир Масуд со своими сторонниками — появится здесь?

Да, ложный Ибн Сина успел многое сотворить. Многое и… благое. Рассеялось мрачное настроение, которое месяцами насыщало собой и дворец, и город, да что там дворец и город — весь султанат. Люди облегченно вздохнули. Повеселели. Будто благодатный ветер развеял черные тучи, застлавшие небо. Надзирательницы гарема и наложницы, бакаулы и мелкие служки, певцы и музыканты, до того чуть ли не в траур уже одетые, оживились, забегали, зашумели, охваченные азартом подготовок к пирушкам, которые устраивались все чаще и чаще. Кто вернул во дворец музыку и поэтические состязания? Ну конечно, то была милость аллаха, а кроме нее? Посланный аллахом исцелитель, его чудо-лекарства! Благодаря Ибн Сине — да, да, пусть он не Ибн Сина, но все равно он Ибн Сина! — повелитель, дошедший, можно сказать, почти до рубежа смерти, с каждым днем становился все более оживленным. Целыми долгими часами был крепок и весел…

Абул Хасанак продолжал бегать по комнате.

За неделю лечения султан настолько окреп телом и душой, что у него появилось желание выехать в город, осчастливить правоверных, показав им себя, свой солнцеподобный лик. По этой причине все улицы Газны были подметены и политы (даже с деревьев смыли пыль!), все водоемы наполнены водой, все фонтаны проверены, дабы в нужный миг их радужные струи усладили взор повели теля, входы лавок украсились разноцветными шелками, а с базаров и из караван-сараев была выгнана за город вся бездомная голытьба. Вчера к утру подготовка закон чилась. На главной городской площади у дворца выстроилось семьсот всадников — отряд личных телохранителей благословенного султана: отборные молодцы, один к одному, все в красных чекменях, в медных сияющих шлемах, увенчанных красными перьями, все до единого с обнаженными саблями, под каждым — лихой белый конь, и лишь сотники, чуть впереди рядов, выделяются — они на черных скакунах, одеты в синие бархатные халаты, в руках же у них вместо сабель хвостатые синие флажки.