Явдат Ильясов - Пятнистая смерть

— Берегись, люди выбьются из сил при такой гонке, не устоят против неприятелей, — пытался образумить Гау-Барува царя царей.

Но не слушался теперь Гау-Баруву разгневанный неудачами ахеменид.

Он слушался только Креза. Один Крез понимал государя, от души одобрял его действия.

— Чего ради внимал ты до сих пор глупым советам всяких рябых и рыжих? Сколько времени потеряно напрасно. По уму мой государь выше ста Гау-Барув и Утан, вместе взятых. Потому-то именно Куруш стал на этой земле царем царей, а не какой-нибудь завистливый купец или родовой вождь. Ты осенен крылами птицы Хумаюн; ступай и смело совершай предначертанное богами. Я очень стар и болен. Мне давно пора умереть. Но я не умру, пока мой государь не вернется с победой.

И Крез опять засел на левом берегу.

«О время! — думал растроганный Куруш. — Ты превращаешь самых заклятых врагов в преданных друзей. Хорошо, что я сохранил Крезу жизнь. Бедняга, он так одинок, так беспомощен. Не диво, что привязался с годами ко мне, своему победителю, словно к брату».

Виштаспа тоже хотел остаться у реки. Саки опять могут напасть на мост, нужна здесь твердая рука. Нет, дорогой Виштаспа. Не забывай — у тебя молодой, умный, сильный сын. Будешь рядом со мной — я сумею лучше других сохранить для сына отца. Ты будешь рядом со мной, Виштаспа, родной.

По совету Креза царь царей отправил в Марг крупный отряд легкой конницы — за новыми осадными машинами. Другой крупный отряд выделил для охраны моста. Начальником охраны, казнив неудачливого Арштибару, назначил — кого? — конечно, Креза. А сам вновь двинулся в глубь Красных песков.

Война — не состязание по острословию. Она — не речей, а мечей столкновение, исход ее решает сила. Довольно болтовни! Ни дня промедления! Вперед! Вперед! Куруш рыскал в колеснице с краю движущихся войск, проносился то к голове колонны, то к хвосту, торопил отстающих и мешкающих, избивал до крови дубиной ленивых и нерадивых.

— Я не встречал еще человека, который так упрямо гонялся бы за собственной гибелью, — сказал Утана царскому телохранителю Михр-Бидаду. «Когда к зверю приходит смертный час, он бежит прямо на охотника».

С недавних пор они держались вместе.

Грустный Михр-Бидад хорошо приметил всегда чем-то недовольного Утану, печальный Утана хорошо приметил тоже чем-то недовольного Михр-Бидада. Они с первых дней переправы искоса приглядывались друг к другу приглядывались зорко, осторожно, чуть ли не принюхивались, как волки из разных стай.

После того, как Спаргапа зарезался, молодой перс не выдержал — убежал к реке, сел у воды, глубоко и тяжко задумался.

Ему казалось — он убил сегодня своей рукой родного брата. Что плохого сделал ему, Михр-Бидаду, несчастный сын Томруз? Ничего. Не будь войны, Михр-Бидад и знать не знал бы, что где-то на свете живет какой-то Спаргапа. А если б и узнал и встретился с ним, то они могли бы стать друзьями.

Бедный Спар. Он погиб ни за горсть песку. Уничтожил охрану моста? Но разве он просил эту охрану строить мост и стеречь его? Правда, если подумать, воины тоже не виноваты — их заставили. Куруш заставил. Куруш, эх, Куруш!..

— У приморских сирийцев — финикиян, живущих в Тсуре и Сайде [17] Тсур и Сайда — города Тир и Сидон , есть медный бык — бог Баал, — сказал Утана, присаживаясь рядом. Торговца тоже потрясла смерть Спаргапы. — Финикияне в надежде получить взамен сто сундуков благ, кидают в раскаленное чрево Баала своих детей. Но что может дать человеку медный, полыхающий огнем бесчувственный бык? Такова война. Она кровожадна, подобно Баалу. Пожирает цветущих детей и дарит взамен лишь кучу остывшей золы…

— Пятнистая смерть, — сказал Михр-Бидад. — Так называют войну саки.

С тех пор подружились богатый Утана и бедный Михр-Бидад.

Не раз Раносбат звал молодого приятеля к себе в шатер — выпить вина, покурить хаомы. Но Михр-Бидад, ссылаясь то на занятость, то на усталость, неизменно отказывался от приглашений.

Стоило ему вспомнить ту гадкую ночь, как к горлу подступал позыв на неудержимую рвоту. Если прежде Михр-Бидад боготворил Раносбата и дорожил снисходительной дружбой высокого начальника, то теперь видеть не мог без содрогания его грузной и гнусной фигуры.

Раносбат обиделся на Михр-Бидада.

— Бездушная тварь! Кто человеком сделал этого голодранца? Раносбат. Благодаря кому сын ослицы ходит в телохранителях? Благодаря Раносбату. Почему же он нос от меня воротит? Зазнался. Эх, люди!

На седьмой день похода вновь озорно засвистал южный ветер. Следы сакского войска опять унесло, заровняло, сгладило, сдуло — будто их и не было вовсе.