Явдат Ильясов - Пятнистая смерть

Томруз горько усмехнулась:

— Благороден? Однажды кобра заползла в шатер пастуха и громко зашипела. «Для чего ты шипишь?» — спросил пастух. «Я — благороднейшая из змей! — похвалилась кобра. — Не кидаюсь внезапно, как стреловидная гюрза. Я всегда шиплю предупреждающе, прежде чем смертельно ужалить…» Нет! Не благороден, а безумен твой государь. Он грозит сакам? Но с каких пор он знает нас? Давно ли водится с нами? Давно ли точит на саков железны меч? Чтоб мы, саки, покорились жадному проходимцу… Да понимает ли твой государь, на кого решился руку поднять? Разве ему все равно, что умереть, что уснуть? В драке не орехи раздают. Как бы не получилось с господином твоим по пословице: «Ринулся в бой быком — вернулся коровой». Вы «ребра». Мы — «собаки». Перекусывать ребра, дробить острыми клыками позвонки и прочие кости — дело, привычное для собак. Угрызем вас, так и знайте!

«Прекрати, царь Айраны, ненужную возню.

Не рыскай по берегу, мост возвести не пытайся. Ведь не известно тебе, польза или вред будет твоей голове от родившихся в ней замыслов черных. Успокойся, возвратись домой. Царствуй над своей страной и оставь нас править нашей по нашему усмотрению.

У вас, персов, говорят: „Не стучись в дверь войны, пока можно договориться о мире“. Заклинаю, ради блага само же Парсы, внять дружескому увещанию.

Если ж тебе непременно хочется сразиться с вольными саками, не будем топтаться у Аранхи без дела. Дай нам отойти от реки на три дня пути, и тогда преследуй. Или ты отойди от реки на три дня пути и жди, когда мы двинемся на персидское войско».

Так ответила Томруз царю царей.

Вернувшись в лагерь, Михр-Бидад увидел на берегу длинную вереницу плотов, связанных из надутых бараньих шкур.

Трудно ли двадцати тысячам воинов связать за три дня тысячу крепких плотов? Благо, шкур достаточно (обычно в них возят воду), а деревьев для креплений и тростника для настила — у Аранхи черный лес. Плоты хоть сейчас готовы к спуску.

Выслушав посла, Куруш задумался.

— Три дня пути, — пробормотал он раздраженно. — Три дня пути! Чего она хочет, а? Не понимаю.

— Томруз хитрит, — вздохнул Гау-Барува. — Будем осторожны. Допустим оплошность — не пришлось бы жалеть. Зови людей. Послушаем, что скажут.

— Опять разговоры?!

— Без них не обойтись, мой государь. Зови людей, — мягко настаивал Гау-Барува.

Не первый раз осмотрительному Гау-Баруве сдерживать повелителя. Излишне порывист. Излишне! И Куруш покорился, ибо доверял тонкому уму главного советника больше, чем своему — грубому и твердому.

— Пустыня по эту сторону Аранхи нам уже знакома, по ту — все равно, что Страна Мрака, — сказал Раносбат на совете. — Где их там искать, проклятых собак? Отойдем на три дня пути. Пусть саки перейдут на левый берег. Они начнут преследовать нас в песках, так? А мы? Мы незаметно обойдем их сзади, так? И отрежем от переправ, чтоб некуда было бежать. Окружим. И пусть Томруз умоется своей кровью, дочь ослицы-ы-ы…

Разумно! Как бы ни кичились персы храбростью на людях, в глубине души они боялись лезть в барханы Красных песков. Утана и все начальники отрядов, как персидских, так и вспомогательных, дружно поддержали Раносбата. Поддержали к великому неудовольствию Куруша, который терпеть не мог отступлений и промедлений.

Даже Виштаспа не пытался возразить Раносбату. Обидно опоздать к бурлящему в котле вкусному вареву. На тот свет опоздать — не обидно.

Даже Гау-Барува, судя по его одобрительным кивкам, склонялся к тому, чтобы присоединиться к мнению ниссайского военачальника. Однако он не сказал пока ни слова.

И тогда заговорил Крез.

Да, всеми забытый, немощный лидиец Крез. Ему на покой давно пора бы, но Куруш до сих пор таскал старика за собой. Притащил и сюда, к Аранхе. Э, судьба! Где Аранха, а где Лидия?

Не потому не отпускал перс дряхлого Креза, что боялся, как бы тот не взбунтовал родную Сфарду. Нет! До бунта ли человеку, опустившему обе ноги в могилу. Просто лестно было Курушу держать в своей огромной свите, в числе других покорившихся владетелей, знаменитого на Востоке царя.

Но напрасно воображал повелитель Айраны, что Крез для него теперь не опасен… Промах. Ошибка. Поистине, если бог хочет наказать человека, он лишает его разума. И — бдительности.

Под морщинами, избороздившими бледный лоб Креза, деятельно работал мозг. В сердце Креза неугасимо, подобно священному костру огнепоклонников, пылала ненависть. Именно эта жгучая ненависть питала сердце лидийца, заменяя остывшую жидкую кровь, и сообщала его ударам юную силу.