Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

— А я буду работать в долг. Когда наступит мир, царевич выплатит мне жалование.

— Как вам угодно. Однако кое-кому по сей день не выплачены деньги. Когда произведем подсчет, люди потребуют заработанное. Где же я возьму денег для доплаты?

— Я сам поговорю с ними, сведите меня с этими людьми, — побледнев, сказал смотритель работ. И, постояв еще минуту, стал спускаться с крыши, дрожа всем телом.

Как обычно, зодчий завернул туда, где старый мастер Джорджи клал кирпичи во внутренней части купола-ханаки.

— Бог в помощь, мастер!

— Спасибо, зодчий. Здоровы?

— Благодарствую. А где сын?

— Внизу. Сегодня грузинский праздник, пошел на базар кое-что купить. Загляните к нам вечером. Соберутся соседи грузины.

— Благодарствуйте!

— Я случайно слышал ваш разговор с господином Чалаби. Вот уж подлинно негодяй…

— Что поделаешь, друг Джорджи, плохо то, что сам он не работает, а деньги рабочих прикарманивает. Да еще бегает ябедничать царевичу. Удивляюсь, как могли назначить его смотрителем работ!

— А вы не удивляйтесь, зодчий. Ахмад Чалаби то, что называется «глаз двора». Такие поганцы очень хорошо служат своим хозяевам. Государь вот пошел против своего родного племянника. Уничтожит его, разграбит его владения. Видно, близок конец света, раз уж могут братья поднять друг против друга меч. В этой распре погибнут люди, тысячи людей, сиротами останутся дети. В развалины превратятся города. Вот мы с вами, зодчий, два старых человека, уже страдаем от этой войны. Они дерутся за власть, а мы отдаем жизнь… Мы грузины, стали пленниками и рабами, и в этом тоже виновата война. Безжалостный меч Тимура лишил нас родины. Если бы перед смертью хоть одним глазком взглянуть на дорогую мою Грузию, любимую мою родину, как был бы я счастлив. Но разве это возможно, скажите, возможно ли это?

— Молите бога, Джоржи, он укажет вам путь.

— Я и так молюсь день и ночь.

— Наверно, не существует на свете счастливых людей, у каждого в сердце свое горе, своя боль, свои муки.

— Так и есть. В этом бренном мире мы деремся, проливаем кровь, обижаем друг друга. А ведь земля щедра, ее благ всем бы хватило. Жили бы люди в мире, работали бы спокойно.

— Ах, Джорджи, ведь все дело в этом! Их святейшество Ходжа Абдулхалик Гиждувани, наш духовный наставник, и святой Султан Арифик говорят то же самое. Нужно терпеть, да и нет у нас иного выхода. Вот и казна закрыта. Страна воюет.

— Зодчий, — пробасил мастер Джорджи, подойдя вплотную к Наджмеддину Бухари, — мы работы не бросим. Осталось ведь совсем немного. И строим мы это медресе вовсе не для тимуридов, а для народа Хорасана. Потомки наши вспомнят когда-нибудь о том, что в этом здании есть кирпич, заложенный пленным грузином, пригнанным с Кавказа, и, быть может, благословят нас, помянут добрым словом. А что может быть дороже этого? Не огорчайтесь, мы будем работать без вознаграждения. К тому же мы — рабы и ничего требовать не можем.

— Зачем вы так говорите, Джорджи? Здесь всем известно, что вы человек честный и справедливый. Спасибо вам за доброе пожелание, за бескорыстное предложение. Да поможет вам всевышний увидеть родную землю, родных людей и друзей, да укажет вам путь сам господь. Аминь! — Зодчий провел ладонями по лицу.

Джорджи истово перекрестился.

Зодчий наутро явился на работу со своими учениками и заметил, что смотритель работ ходит расстроенный и потерянный. День выдался на редкость ясный, весеннее солнце щедро заливало все вокруг. Солнце, озаряющее мир, даруя жизнь нежным всходам, юным побегам, росткам и деревцам, молодило вселенную.

Словно многогранные алмазы сверкали вечной белизной снежные вершины гор, четко вырисовывающиеся на фоне прозрачного бирюзового неба. Легкий приятный ветерок, струящийся от реки Герируд, принес сладостный ночной покой. Весело порхали птицы, не ведавшие об опасностях войны…

Как обычно, зодчий пристально вглядывался в первого встретившегося здесь, на стройке, человека; юноша, размешивающий ганчевый раствор, учтиво, как и всегда, поздоровался, низко поклонившись. Однако сегодня многие, казалось, запаздывали на работу. И впрямь, кроме братьев Хасанбека и Хусанбека, старика грузина, работающих на крыше, да двух юношей внизу, на строительстве никого не было. Джорджи с сыном взглядом проводили зодчего, поняв все, молча взялись за дело. Смотрителя работ нигде не было видно. «Слава богу, что хоть этот не пришел», — подумал зодчий. Но из тех, кто выполнял основную работу, не явилось человек десять. И это огорчало зодчего.