Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

Но и по следу Мухаммада Аргуна царевич Ибрагим Султан пустил некоего Караилана, прозванного Черным Змеем. О нем ходили слухи, что человек этот ловко владеет кинжалом и под началом его стоит отряд преданных телохранителей Мирзы Шахруха. Строгой тайной были покрыты и деяния его, знали лишь, что наделен он правом проверять лазутчиков и гонцов, а при случае самолично карать их.

Мухаммад Аргун тоже слышал о существовании этого человека, только не знал его в лицо, и все попытки увидеть его не вели ни к чему.

Караилан прознал о том, что Мухаммад Аргун ищет с ним встречи. И вот однажды в походе он ухитрился подсыпать в еду Мухаммада Аргуна снотворное и, когда тот забылся сном в своем шатре, беспрепятственно вошел туда, отрезал дерзкому один ус и исчез, начертив на прощанье несколько слов: «Эй ты, предводитель лазутчиков, Мухаммад Аргун, ты хотел увидеть меня, Караилана, так вот и я. Я пришел в твой шатер. А ты, вместо того чтобы приветить гостя, ты дрыхнешь, раскинувшись словно недорезанный бык. Не снеся такого неуважения к себе, я на сей раз отрезал тебе лишь один ус. Но ежели и впредь ты посмеешь соваться в дела Караилана или пожелаешь опознать его, как бы не расстаться с головой. А пока — с совершеннейшим почтением и полным уважением. Караилан».

Лишь поздним утром, проснувшись в своем шатре, Мухаммад Аргун прочел записку и подивился коварству Караилана. Ни словом не обмолвился он об этом происшествии ни царевичу, ни своим людям. Опасался он лишь одного: Караилана, должно быть, осведомили о событии в Исфаре. Теперь, отправляясь в путь, Мухаммад Аргун, человек, наделенный почтя неограниченной властью, боялся не только козней вражеских лазутчиков, но и бдительного ока Черного Змея. И хотя Черный Змей был известен лишь по имени — никто никогда не видел Караилана, — все доподлинно знали, что находится он среди войск, одет точно так же, как все прочие, ничем не отличается от рядового воина, и тем не менее этот невидимка наводил ужас не только на воинов и полководцев, но и на самого Амира Давуда Барласа.

Лишь два человека сам Мирза и Шах Малик-тархан — знали Караилана в лицо. Царевич, ведущий свое войско на Фергану, миновал Джизак и по Заминской дороге направился в сторону Уратюбе.

Ближе к ночи разбили привал на Баландчакирской равнине. Однако люди Мухаммада Аргуна тщательно осмотрели окрестности Уратюбе и Ганча и даже обшарили местность в двух-трех верстах от дороги.

Сведения, поступившие от Мухаммада Аргуна о том, что путь свободен, и все прочие его сообщения были доставлены Мирзе Улугбеку после повторной проверки Караиланом. Царевич уверился в том, что лазутчики славно знают свое дело, спокойно вел войска и наказал Амиру Давуду Барласу поднять дух своего воинства — пусть старец уверит их, что и этот поход, как и походы деда Улугбека, великого Тимура, кончится удачно, увенчается славной победой.

Но и Ахмад Амирак проведал о тол:, что Улугбек выступил со своими воинами из Самарканда, что сейчас они стоят привалом близ Баландчакира. Не мешкая, ферганский правитель вместе с андижанскими и маргеланскими беками, собрал войска и повел их из Ахсикента в Хоканд. И затем быстрым маршем войска направились в сторону Яйпана и Шурсува.

По мысли Ахмада Амирака, сражение должно было произойти в степях Рафкана и Шурсува, и поэтому он стал лагерем в Рафканской долине. Как ни страшился Ахмад своего дяди, двинувшего против него несметные свои полчища, он же желал находиться в зависимости от двоюродного своего брата Мухаммада Тарагая Улугбека, который к тому же был моложе его.

Но и это еще не все. Недавно посмели убрать из Самарканда и силком увезли в Хорасан Халила Султана, тоже его двоюродного брата…

Итак, Самаркандское войско разбило лагерь на Баландчакирской равнине, заняв несколько фарсангов земли, и уже те, кому было поручено продовольствовать людей, подвесили котлы над ярко горевшими кострами.

Трое юношей, одновременно выехавшие из Герата, сдружившиеся в дороге и весь путь державшиеся вместе, — сын зодчего Низамеддин, сын гончара Абуали и Шадманбек, сын мастера Хасанбека, — тоже расседлали колей и пустили их пастись. А потом прошли к саю [11] Сай — горная река. мимо поваров, закладывавших в котлы мясо, напоили коней и снова пустили их на поляну, где зеленели сочные степные травы. А сами присели рядом, дожидаясь часа трапезы. Низамеддин, раскинувшись на душистом зеленом ковре, рассказывал друзьям о некой красавице, в которую он недавно влюбился.