Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

А Бансункура-мирзу, не отлучающегося от матери, преследовало видение: он словно воочию лицезрел новое медресе и великий минарет Мусалла — подлинную гордость столицы. Эти жемчужины всего Хорасана были созданы руками устада Кавама и устада Бухари.

Деды и прадеды Наджмеддина происходили из Бухары, а он вел свою родословную от Хурдаки Бухари. После того как Тимур разгромил движение сарбадаров [7] Сарбадары — участники городского восстания против монгольского владычества в Хорасане (1445–1481). , оставшиеся в живых участники восстания рассеялись по всей стране. Так Наджмеддин оказался в Хорасане. Придворная знать была осведомлена об этом.

В сердце Байсункура-мирзы закралось тревожное подозрение: «Уж не скорпион ли под подушкой этот Наджмеддин Бухари?» Своей тревогой он поделился с матерью, но Гаухаршодбегим посоветовала сыну ждать, не выказывая недоверия к людям достойным, а тем паче не преследовать их до тех пор, пока все не станет ясным.

Но печальнее всего было то, что изгнание Мир-Ка-сыма Анвара и заключение под стражу мавляны Маруфа Хаттота вселило тревогу в сердце Джафара Табризи, Юсуфа Андугани, устадов Кавама и Бухари.

Узнав об этом, Байсункур-мирза безмолвно склонил голову перед братом Ибрагимом Султаном. Брат прекрасно знал, что все эти «мавляны» пользовались не только покровительством Байсункура, но и особой его милостью. Недаром год тому назад Байсункуру, как покровителю зодчих и ученых, был присвоен сан «высшего правителя государственного совета».

Окинув беглым взглядом лекарей, толпившихся у постели отца, Байсункур удалился в свои покои во внутренней части дворца. Он шел и вспоминал тот день, когда брат Мирза Улугбек прислал к нему человека с просьбой отпустить Ходжу Юсуфа Андугани и он, Байсункур, отправил в ответ язвительное и надменное послание, вместившееся в два фарсидских бейта, что пришлось не по душе Мирзе Улугбеку.

Каждому было известно, что Улугбек-мирза в Мавераннахре, а Суюрготмыш в Адаке неустанно пеклись о благоустройстве областей и провинций, подчиненных их власти, но самой первой заботой были наука и искусства.

Байсункур-мирза выделялся среди братьев своей одаренностью, сметливостью и предприимчивостью. Позднее отец назначил его правителем Туса, Мешхеда, Астрабада, Джурджона, но он и не подумал двинуться с места и постоянно жил в Герате, под крылышком своей матери Гаухаршодбегим.

В пятницу среди ночи вооруженные нукеры ворвались в дом зодчего Наджмеддина Бухари. Они подняли с постели его сына Низамеддина, скрутили ему за спиной руки. Растерянному и дрожащему от ужаса старику отцу они сообщили, что выполняют, мол, приказ государя.

Сердце старого зодчего разрывалось на части. Сын, совсем еще мальчик, только что вернувшийся с Ферганского сражения, был бледен как полотно и в замешательстве поглядывал то на отца, то на рыдающую мать. Он не сопротивлялся. Сабля его висела во внутренней комнате на гвозде в нише, и он не мог до нее добраться.

На мольбы отца отпустить юношу, на все его вопросы, в чем виноват сын, ответа не последовало.

Не успели домашние опомниться, как стражники, грубо подталкивая Низамеддина, повели его по двору.

— Я буду жаловаться его величеству, — кричал зодчий, преграждая путь нукерам.

— Ваш сын арестован именем его величества. Если что не так, обращайтесь с жалобой к его светлости царевичу, — огрызнулся стражник, обнажая меч.

— Это роковая ошибка? — простонал зодчий, стоя босиком на пороге. — Низамеддин! Ты слышишь меня, я пойду к его величеству. Ведь ты ни в чем не виноват. Я все объясню. Не бойся, сынок. — Старик так и не не успел обуться и шел по двору за стражниками босой. — Только не бейте его, — молил он, — это роковая ошибка, ведь вы же мусульмане, нет на нем вины, не причиняйте же ему боли, дети мусульман. Как только рассветет, я пойду к его величеству.

— Безмозглый старикашка! «Не причиняйте боли»! — проворчал стражник, тот, что обнажил меч. — Знал бы ты, каков твой сын. Знал бы, так не молол чепухи. А ну, шагай быстрее, — он толкнул Низамеддина.

— Прощайте, отец, простите меня, мама, — негромко промолвил Низамеддин.

Перепуганная Бадия, дочь зодчего, сестра Низамеддина, широко открытыми глазами смотрела на стражников, уводящих брата. Она знала, что дамасская сабля Низамеддина висит в нише. И ждала только знака брата, чтобы сорвать ее со стены. Но он так и не успел подать знак. И она не успела ему помочь.

Стражники ушли, и над двором повисла пугающая тишина. Зодчий решил немедленно, не дожидаясь рассвета, отправиться во дворец.