Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

Несчастный дожил до старости, так он и умер слепым. А вот изобретшему „измеритель времени“ Ходже Мухаммаду Тимур подарил целый хурджун золота. Вот так оно и бывает: одному птица счастья Хумо опускается прямо на голову, другой — попадает в руки Азраила. Таковы превратности судьбы, говаривал отец, обтесывая камень.

„А этот старик, — думал Зульфикар, — запер меня в погребе и даже не намекнул, что нужно катать этот проклятый пень. Ведь иначе я бы совсем закоченел“. Он вдруг рассердился на старого зодчего: вот взять сейчас и потянуть бечеву, позвать его.

Нельзя же так безнаказанно издеваться над безвинным. Он подошел к свече и снова оглядел погреб: никого, только этот нелепый пень. Ночь. Тишина. Слышен лишь далекий лай собак, да снова на потолке скребется мышь. Слышны даже удары собственного сердца.

Нередко мастер Нусрат выговаривал сыну, упрекая его за излишнюю суетливость и вспыльчивость. Отца коробило, когда Зульфикар начинал суетиться по пустякам. „И тот, кто идет медленно, и тот, кто мчится как угорелый, — оба живут на свете. Так зачем же суетиться?“— добавлял отец. Но Зульфикар в душе не соглашался с ним.

Наджмеддин Бухари тоже спокоен, сдержан, немногословен. И вот поди ж ты, оказал „любезность“ человеку, пожелавшему поступить к нему в ученики. А Зульфикару так хотелось побродить по городу, полюбоваться Баг-и-Сафид — Белым садом, Баг-и-Джахан-аро — Садом, украшающим мир, постройками Мусалло, мечетью Джаме. До чего же жаль.

Перевалило за полночь. Зульфикар снова принялся за свой пень. Пришлось зажечь новую свечу. Спать расхотелось.

Все люди спят. Один лишь Зульфикар в беспрерывном движении. Ведь Дервиш Мухаммад написал знаменитые свои книги „Фазо илул хатут“ и „Рисолаи кавонди хатут“ („Достоинства оттиска“ и „Трактат о правилах каллиграфии“) в сыром подземелье, да и вообще этот знаменитый каллиграф создал в подземелье все свои произведения.

И Давлятшах Самарканди, и Нишапури, и изобретатель часов Ходжа Мухаммал Садр работали где-то на краю света в полной тишине…

Перед самым рассветом раздались шағи на лестнице, потом скрипнул ключ в замочной скважине. Зульфикар, в одной рубашке, вспотевший, остановился посреди комнаты.

В распахнувшуюся дверь проскользнул первый ранний луч. На пороге стоял зодчий и внимательно глядел на юношу.

Зульфикар вежливо поздоровался.

Старик поглядел на следы, оставленные обрубком орешника на земляном полу, на чапан и войлочный колпак Зульфикара, висевшие на гвозде, и понял, что юноша всю ночь катал пень. Сам Наджмеддин Бухари тоже не спал. Целую ночь он провел в комнате над подземельем, листая книги.

— Наденьте чапан, — посоветовал зодчий, — и идите за мной.

Зульфикар надел колпак, набросил на плечи чапан, подобрал книги и задул свечу. Вслед за Наджмеддином он медленно поднялся во двор.

— Испытание вы выдержали, господин Шаши, — сказал зодчий, оглядываясь на Зульфикара с улыбкой. — Не спорю, испытание не совсем обычное, даже просто странное. Не ожидали такого? Но что ж поделаешь? Мне нужно было, дитя мое, проверить вашу рассудительность и упорство. И мои учителя были когда-то безжалостны ко мне, зато научили многому. Должен вам сказать, что и юный Амир Хайдар, и внук его величества Аллаудавла, и два внука полководца Амира Бирандыка, и еще несколько „жаждущих знаний“ не сумели выдержать этого испытания. У них не хватило ума догадаться, что именно следует делать, дабы не замёрзнуть, и они звонили в колокольчик, просили их выпустить. Кое-кто обиделся на меня, но я твердо стоял на своем, сказал, что не нарушу своих правил и не возьму в ученики человека недогадливого, невыносливого и нетерпеливое». Вот вы увидите, бог даст, моих учеников Заврака Нишапури, Гавваса Мухаммада Хири. Я считаю их своими родными сыновьями. Положите книги в нишу, умойтесь, позавтракаем вместе. Потом поспите и — к отцу. Мне нужно поговорить с моим земляком.

Зульфикар умылся и позавтракал с Наджмеддином. Его распирала радость, и, несмотря на бессонную ночь, спать совсем не хотелось, а хотелось бежать к отцу, поделиться своим счастьем.

От глаз зодчего не укрылось волнение помощи, он понял, как не терпится тому поскорее обрадовать отца. И он не стал его задерживать. Попрощавшись, Зульфикар бросился в караван-сарай. Отец ждал его с нетерпением и внимательно выслушал рассказ сына. Вначале он удивился, затем расхохотался, ударяя себя по коленям:

— Вот так старик, я слыхал кое-что о его нраве. Даже сам Байсункур-мирза прощает ему строптивость. А уж в знаниях, говорят, он, конечно, много выше устада Кавам. Когда строили Мусалло, Наджмеддин работал вместе с устадом Кавамомғ. Хотя наша благословенная Бухара и далеко отсюда, все-таки слухи нет-нет да и доходят до нас. Тогда ты еще на свет не родился…