Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

Новость эта дошла и до друзей зодчего — Абуталиба, мастеров Хасанбека и Хусанбека. Дошла она и до мастера Джорджи, который, махнув рукой, ответил:

— Все это — наветы. Это придумали враги зодчего, люди подлые и коварные, но короток век клеветы.

Устад Кавам и мавляна Табризи старались не выходить на улицу, они благодарили бога, что зодчего Наджмеддина нет в Герате, иначе он не вынес бы этого и сердце его разорвалось бы. Но месяца через полтора слухи эти, не имевшие под собой никакой почвы, сами собой улеглись. А устаду Каваму было поручено участвовать в торжественной сдаче строительства медресе Мирзо. Устад Кавам вместе с преподавателями медресе Мусало и Алия встретил у ворот нового здания Байсункура-мирзу и вознес горячую молитву аллаху, воздав должное создателям медресе и вдохновителям строительства. В своей торжественной речи царевич Байсункур сказал много добрых слов о светлых умах и прославленных ученых Хорасана. Он перечислил всех и ни словом, разумеется, не упомянул Ахмада Чалаби. Обиженный Чалаби обратился к одному из вельмож из свиты царевича, но вельможа насмешливо заметил, что за труды распорядитель работ получил сполна, а лезть в ученые и надеяться получить такую же славу, как настоящие зодчие, Ахмаду Чалаби он просто не советует. «За что царевичу благодарить вас? — продолжал он. — Ни для кого не секрет, что вы самый обыкновенный человек и ни, к зодчеству, ни к науке отношения не имеете. К тому же вам заплатили, так почему же вы чего-то требуете и чем-то недовольны?»

И гончар Абуталиб, слышавший этот разговор, удов летворенно отметил про себя, что и придворные ни в грош не ставят этого завистника и клеветника.

После завершения медресе Мирзо гончару дело нашлось, а вот Ахмада Чалаби никто на работу не пригласил. И распорядителем работы на строительство новой бани в Герате пригласили другого человека.

На Кандахарском базаре начали строить новый торговый ряд. И тут мастера и рабочие, договорившись между собой, и близко не подпустили Ахмада Чалаби. Устад Кавам, начавший строительство нового медресе в окрестностях столицы, тоже пригласил распорядителем работ не Ахмада, а дельного и славного юношу, недавно окончившего медресе. Очутившись не у дел, Ахмад Чалаби слоняется теперь по городу и, словно скорпион, не знает, в кого бы вонзить свое ядовитое жало. Случилось так, что на базаре он повстречал гончара Абуталиба.

Они окинули друг друга холодным взглядом, но Ахмаду Чалаби не терпелось излить на любого свою злобу, а тут как раз попался один из людей, близких зодчему.

— Эй, гончар, — крикнул он, — вы, наверное, помните, что для изразцовой облицовки я дал вам сверх нормы пятьдесят фунтов свинцового порошка лазурита, зеленых и черных красок? Что вы с ними сделали?

— Вы забыли еще и о коричневой краске, которую дали тоже сверх нормы, — ответил гончар.

— Верно! Хорошо, что вспомнили.

— Но вы ошиблись в счете, господин, — все до крошки пошло в дело.

— Да имейте совесть! Я же вижу, что посуда, которую вы мастерите сейчас, окрашена моими красками.

— А вы что же, совсем обнищали, Ахмад Чалаби?

— Некрасиво брать чужое. Да, я нуждаюсь, ну что же?

— Неужели это правда? На самом деле нуждаетесь?

— Правда.

— Я хочу удостовериться, действительно ли вы так нуждаетесь. Ведь я никогда не верил вам на слово. Но если сейчас вы говорите правду, то и ответ вам будет правдивым.

— Правда, истинная правда. Если я вру, то пусть покарает меня дух моего отца! Пусть шариат покарает.

— Хорошо, я вам верю, — сказал гончар и тут только заметил, что хитренькие глазки Чалаби совсем потускнели и поблекли.

— Да будет истинной правдой то, что вы в презрении и унижении! Да покарает вас дух отца! Да покарает вас шариат. Вы ведь не человек, а просто гадина!

— Как вы смеете меня оскорблять?! — завопил Чалаби.

— Да, господин, я вас оскорбил, но это и есть правда! Краски, которые вы дали мне, сверкают сейчас на изразцах порталов и куполов. А чтобы они ярче сверкали, я не пожалел их, а еще и своих добавил. Я-то боюсь бога и на чужое не зарюсь. А вы бесстыдно запускали руку не только в казну, но и в карман бедняков и нищих. В тот день, когда вам не удается ухватить хоть гроша от чужой доли, вы всю ночь глаза не сомкнете.

— Замолчите, проклятый!

— А я сейчас как схвачу тебя за глотку и дам разок по морде! Я-то клеветой не занимаюсь. Пусть тебя, подлеца, покарает дух твоего отца! Ты оклеветал самого святого человека, зодчего. Ты, негодяй, стал причиной его изгнания! И не жить мне на свете, если я сейчас не схвачу тебя за горло и не воткну нож в твое жирное брюхо. Прежде чем покинуть этот мир, я хоть совершу благое дело!