Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

Стоя на холме над степью, бескрайней, безбрежной, зодчий любовался голубым куполом неба, опрокинутым над бурой землей, похожим на огромный водоем. Медленно алел край небосвода. Среди этих просторов до мишки Чули-бобо и его сыновей казались крошечными черными точками, а чуть поодаль — такими же точками казались лошади и арбы, груды кирпича. И все они по сравнению с этой расстилавшейся без края и конца степью занимали место чуть побольше ладони. Его внимательный хозяйский глаз видел все: и цепь холмов, и зеленые пастбища, и извилистый путь ручьев, спадающих вниз, и заросли камыша, и овраги у подножья Караташа, и глыбы скал, а еще дальше руины крепостных стен, за которыми некогда жили люди. Но и в этих камышовых и тамарисковых зарослях, на вид безжизненных, идет своя жизнь — там таятся барсы, тигры, а если и нет там хищников, то все равно степь живет — куда ни глянешь, повсюду отары овец и ягнят, козлов и баранов. Нет, степь живая, и сейчас за незнакомым человеком, взобравшимся на холм, незаметно наблюдают звери и птицы. Зодчий жадно впивал в себя всю эту красоту, неповторимую игру красок, какой, пожалуй, не сыскать нигде. Пройдут годы, и краски эти потускнеют. Обветшают кирпичные здания, потеряет блеск изразцовая облицовка, до красоту земли, бескрайних степей, где зеленеющих, где пустынных, которые обегают две реки, не разрушат ни ветер, ни ураганы, ни пламя. Здесь будут водоемы, здесь будут возвышаться крепости. Такая красота вечна.

И вдруг он увидел вдали караван верблюдов, услышал звон колокольчиков.

«Караван с юга, он направляется в Бухару», — подумалось зодчему. Не сходя с места, он подсчитал: сорок верблюдов… На них ящики кубической формы — каджава, полные товаров. Зодчий долго глядел вслед каравану — он идет в родную его Бухару. Возможно, это караван из Хорасана? И снова он вспомнил сына, своего дорогого мальчика, так рано покинувшего этот мир. Его сын был в группе хуруфитов, хотел бороться против тимуридов. А дочь его Бадия ходит в юношеской одежде, не расстается с кинжалом. Странно, что именно у него такие дети. Будь он из семьи полководца или военачальника, ничего удивительного тут не было бы, но ведь сам-то он смирный и тихий человек, в жизни не державший в руке сабли, весь свой век проведший среди книг и чертежей, строивший здания, преданный одному лишь созиданию, а вырастил неожиданно для себя смелых и отважных бойцов. Сейчас зодчий был подобен Синдбаду Мореходу, плывущему на обломках судна по бурному морю, — и не может он пристать ни к одному берегу — в той стороне Герат, в другой — Бухара, а он носится среди бушующих волн, не в силах совладать со стихией.

Солнце расплывалось над горизонтом. Зодчий медленно спустился с холма и подошел к колодцу, где готовили место для фундамента. Подошел и Чули-бобо. Женщины уже приготовили пищу и расстилали дастарханы. И еще через полчаса люди, подкрепившись, приступили к работе.

А уже на третий день из города в помощь зодчему бек прислал еще пятнадцать человек. Напротив домиков Чули-бобо разбили несколько шатров. Глухую и мертвую степь оживили людские голоса. А на четвертый день из города прибыл и сам бек. Учтиво поговорив с зодчим, обошел место работ, вытащил из-за пазухи проект, посланный ему зодчим, развернул его и важно заявил:

— Мы считаем, что все здесь правильно.

Зульфикар, Заврак и Гаввас попросили зодчего самолично заложить два ряда кирпичей, что он и сделал ловко, быстро, красиво, просто глаз не оторвешь. За зодчим взялись класть кирпичи уста Абид и Зульфикар. Им навстречу двинулись Гаввас и уста Худайберган, а Заврак и сам зодчий, сменяя друг друга, то клали кирпич, то мешали раствор. Картина была поистине великолепной, однако бек не слишком долго любовался ею, спешные дела призывали его в город.

Караван, который зодчий увидел нынче поутру с холма, приблизился лишь к полудню и, свернув с торной дороги на Бухару, направился к месту стройки. Остановившись неподалеку всего на несколько минут и выгрузив несколько человек с поклажей, он двинулся дальше. Один из прибывших — плотный человек средних лет, оставив свой скарб, вдруг бросился к зодчему с широко открытыми объятиями и тут же кончиком поясного платка утер набежавшие на глаза слезы.

— Господи, да уж не Хасанбек ли это? — радостно воскликнул зодчий. — Да каким это счастливым ветром вас сюда занесло? Господи боже мой, все ли Живы-здоровы, дорогой мой Хасанбек?

— Благодарствуйте, зодчий, благодарствуйте, все у нас в порядке, все здоровы.