Дмитрий Мищенко - Лихие лета Ойкумены

— Говорят, будто покидают Паннонию, двинулись всеми своими родами на поиски другой земли.

— Кто поговаривает? Сами лангобарды?

— И лангобарды также.

Сбросил с себя покрывало, надевает одежку и не может попасть в рукав.

— Так это и есть то лучшее, — рассуждает вслух, — чего можно ожидать от щедрот Неба? Узнать точно, — повелел уже — куда идут, с какими намерениями, все ли оставляют Паннонию. И не трогать. Следить, пока не исчезнут за рубежами своей земли, все же не трогать.

Те, кто уверял, что отныне Паннония принадлежит аварам и только аварам, были, оказывается, далеки от истины. Из Паннонии ушли только лангобарды и те из германских племен, что прилегали к лангобардам или, так сказать, были заодно с лангобардами. Паннонские славяне, как сидели на этой земле, так и остались сидеть.

— Они платили лангобардам дань? — поинтересовался Баян у кендер-хакана.

— Да. На лангобардов шла треть урожая, как и промысла и приплода.

— И как много есть их, славян Паннонских?

— О том не знаем. Одно является бесспорным: когда лангобарды шли вместе с нами на гепидов, словенов среди них насчитывалось восемь тысяч.

— Это еще ничего не говорит. Предводитель есть у них?

— Да есть. Князем величают, хотя князь этот и рыбачит вместе с поселянами, и за сохой ходить.

Баян внимательно, даже не в меру строго посмотрел на кендер-хакана.

— Все равно. Какой есть, такого и зовите.

Авары не церемонились с ихним князем. Пришли и сказали:

— Иди, каган племени нашего хочет говорить с тобой.

Словенский предводитель не удивился. И перечить не стал. Возможно, потому, что молодой был, а может, понимал: куда денется? — улыбнулся и сказал по-молодецки весело, даже насмешливо:

— Повелевает придти или просит, чтобы пришел?

Аварам не понравилось это, но, все же, не посмели показать гнев свой словенину. Во-первых, вон какой великан он, а во-вторых, каган велел же звать.

— Повелевают подданным, — сказали. — Ты еще не являешься таким.

— Ну, если так, то приду. Только не сегодня и не завтра, где-то на третий день.

— Почему так?

— Сам принимаю гостей.

Пришлось возвращаться в стольное стойбище без князя словенина и страдать: не обуяет ли кагана гнев? Но на этот раз Баян не проявил почему-то его. Смирно слушал послов своих, смирным был и тогда, когда пришел на третий день князь словенов и встал перед ним во весь свой достойный удивления рост.

— Сказали, ты хотел видеть меня, князя словенов, — признался необычным образом. — Это я и есть, князь Вирагаст.

Баян теперь аж оживился.

— Хотел видеть тебя, княже. Удивляюсь тому, что друзья твои лангобарды, снялись и ушли из Паннонии, а ты с родами остался. Почему так?

Словенин, видно, надеялся услышать то, что слышал, — был себе на уме.

— Почему мы должны идти вслед за лангобардами? Мы на своей, праотчей земле сидим. Где найдем другую и почему должны искать, когда есть такая? Учти и то, достойный предводитель аваров: лангобарды никогда не были нам друзьями, тем более большими. Когда-то пришли на нашу землю, уселись на ней, теперь ушли. Мы, же, как сидели, так и сидим.

«Такой действительно неученый жизнью или чувствует за собой большую силу?» — гадал, между тем, каган, и чем дальше, тем пристальней всматривался в словенина.

— Паннония отныне принадлежит нам, а потому и весь народ, оставшийся в Паннонии. Это не пугает тебя, роды твои?

Теперь предводитель славян долго и, молча, смотрел на Баяна.

— А если не захотим?

— Если не захотите, можете идти за лангобардами или еще куда-то.

— Какую же повинность будем иметь, если останемся под аварами?

— А такую… — хотел сказать: «как и при лангобардах», — но удержался: словенин, именовал себя князем Вирагастом, чем был по нраву ему. — Лангобардам вы платили дань.

— Да.

— Мне не будете платить, если согласитесь ходить на моих супостатов походом ратным, вместе со мной, конечно, и выставлять каждый раз восемь-десять тысяч воинов.

Вирагаст посмотрел на него вопросительно, а еще более спокойно, и спросил:

— Как часто должны ходить?

— Не чаще, чем подрастут способные на ратное дело отроки в ваших и в наших родах.

Было о чем подумать, и все же Вирагаст недолго раздумывал.

— Я согласен на это, достойный. Однако с одним условием.

— Каким?

— Ходить с тобой на всех, кроме своих сородичей.

— Это кто же такие?

— Славяне.

— Только склавины или анты?

— И те, и другие.

Баяна начала разбирать злость.