Из имения Петиных привезли «блерио» на ломовой подводе. Полеты решили устроить за городом, на большом неогороженном поле.
— Кузьма Васильевич, — сказал Пылаев, садясь в пролетку, — на первое время надо бы рублей двести…
— Двести? Откуда быть у меня таким деньгам? В гостинице и то живу в кредит… даже за вашу койку не плачено.
— Что же раньше вы не сказали? А я полагал… Впрочем, ничего страшного… Подождите меня в гостинице… я съезжу: за деньгами…
Часа через два он вернулся и положил на стол пеструю пачку кредиток.
— Насилу достал двести рублей… под тридцать процентом на четыре дня… пересчитайте, пожалуйста…
Тентенников вздрогнул.
— Побойтесь вы бога, Нил Степанович, можно ли из такого процента…
— Из такого процента? А вы рассчитали, сколько надо заплатить плотникам? А бензин? А механику? А досок купить для забора?
Тентенников, не отвечая, пересчитал деньги. Пылаев дал ему двадцать рублей на расходы, остальные положил в боковой карман своего пиджака и нанял извозчика. На огромном неогороженном поле, поросшем бурьяном и лебедой, работали плотники. Пылаев поговорил с ними, приказал сколотить ангар для аэроплана и потом уже взяться за постройку ограды, лож и трибун.
Когда возвращались в гостиницу, на городских заборах пестрели оранжевые афиши. Под чертежом аэроплана крупными буквами было напечатано: «Директор-распорядитель Нил Степанович Пылаев».
На аэроплане стоял мотор «Анзани». Утром Тентенников поехал в поле. Ленька ждал его возле ангара.
Допоздна провозился Тентенников, собирая аэроплан. Часу в шестом «блерио» вывели из ангара. Тентенников несколько минут прислушивался к стуку мотора. Ленька взмахнул рукой. Плотники отпустили хвост. Тентенников дал газ. Машина рванулась вперед. «Блерио» побежал по полю, разбежавшись, подпрыгнул и медленно взмыл вверх. Радостный, побагровевший Тентенников спустился через десять минут. «Блерио» снова вкатили в ангар. Тентенников поехал в гостиницу. Пылаев сидел за столом и подсчитывал деньги.
— Вот сегодня продано билетов на семьсот пятьдесят рублей… Завтра снова буду продавать в гостинице…
Полеты были назначены на четыре часа дня, но зрители уже с утра собирались на поле. Многие приехали с семьями, с чемоданами, набитыми едой: день был воскресный, и каждому хотелось видеть не только самый полет, но и подготовительную работу летчика и моториста.
Пылаев сидел в будке возле входа и продавал билеты. Нагнувшись, Тентенников вошел в будку.
— Как дела?
— Закройте дверь на крючок. Очень хорошо, отлично. Билетов продано еще на пятьсот рублей. — Возле табуретки, на которой сидел Пылаев, стояло ведро. В это ведро и в мешок Пылаев ссыпал серебро и медь. Крупные кредитки клал на трехногий венский стул, стоявший подле.
Кто-то постучал в дверцу. Тентенников, придерживая крючок, осторожно выглянул из будки и увидел полицмейстера. Полицмейстер, рослый мужчина с огромным животом, вошел в будку и внимательно посмотрел по сторонам, словно разыскивая кого-то.
В заставленной вещами будке было тесно, и Тентенников прислонился к стене, боясь, что полицмейстер упрется животом в его колени. Полицмейстер погладил свой живот и усмехнулся.
— Денег-то сколько, — сказал он, осматривая ведро, мешок, стулья и изогнутую, похожую на гитару, спину Пылаева.
Он постоял несколько минул молча, потом наклонился к стулу и быстро взял волосатой пухлой рукой несколько разноцветных кредиток.
— Пятьдесят, сто… — отсчитал он, вздохнув, дунул в грудь Тентенникова и положил деньги в карман брюк.
Движения полицмейстера были спокойны и деловиты. Тентенников удивленно смотрел на одутловатую, в безобразных узлах, широкую руку полицмейстера, и все это показалось ему шуткой, фокусом, — стоит толстяку дунуть — и деньги снова окажутся на столе. Но толстый полицмейстер не собирался удивлять Тентенникова повторением фокуса и, поправляя саблю, повернулся к выходу.
— Ваше благородие… — зло сказал Тентенников.
Полицмейстер удивленно посмотрел на него и раздраженно фыркнул.
— Что? А? Что?
— Ваше благородие, сотенную вы сперли…
— Дурак, — спокойно ответил полицмейстер и откинул крючок.
— Да за подобные дела в порядочных клубах шандалами по голове били…
Полицмейстер не дослушал летчика, наклонил эфес сабли и вышел из будки.
— Закрывайте кассу! — закричал Тентенников Пылаеву, вываливая деньги из ведра.
Пылаев закрыл окошко и с ужасом посмотрел на Тентенникова. Летчик рассвирепел, и синяя упрямая жила, наливавшаяся на его лбу, с каждым мгновением становилась толще.
Читать дальше