Виссарион Саянов - Небо и земля

Не обязательно было встречаться: позвонить иногда по телефону, получить в день именин корзину с цветами и поздравительной карточкой, письменно обменяться необходимыми справками… Иногда они не виделись по два, по три года. Но достаточно было и того, что знали все друг о друге, вместе, рядом, по соседству доживали долгую трудовую жизнь. И вот теперь уклад, созданный многими десятилетиями, распадался…

Победоносцев называл Воронова «мой знаменитый друг», и в таком высокопарном обращении не было иронии. Просто ему казалось, будто этими словами он лучше всего сможет выразить свое отношение к Воронову и его жизненному делу. Кто в широких кругах знает имя ученого, посвятившего остаток своей жизни такой специальной теме, как история врачевания в старой Руси? А имя металлурга, по проектам которого строились гигантские заводы на востоке, было известно и маленьким детям, его именем называли новые заводы и рабочие поселки, его награждали орденами, ему посвящали книги, о его трудах писали обширные статьи в газетах. Победоносцев гордился успехами Воронова и в росте его популярности видел признание труда своего поколения.

— Значит, и мы, старики, нужны новому времени, — говорил он в часы дружеских бесед. — Преемственность культуры в нас живет. Без того, чтобы передать эстафету молодежи, нам и умирать нельзя…

Елена Ивановна замечала, что отец дряхлел, все трудней становилось для него неизбежное хождение в бомбоубежище, мучила одышка.

— Андрей Гаврилович не приходил еще? — спросил старик, садясь на диван и перелистывая толстую книгу в старинном, с массивными застежками, переплете.

— Ты бы услышал звонок. Да и он едва ли стал бы задерживаться в передней.

— Ну и хорошо… Как только придет, сразу проводи его ко мне…

Дочь вышла из кабинета, и старик задремал сидя, — усталость после вчерашней бессонной ночи давала себя чувствовать.

— Дремлешь, Иван Петрович? — громко сказал кто-то хрипловатым густым голосом.

Победоносцев открыл глаза, поправил сползшие на самый кончик носа очки и радостно улыбнулся.

— Наконец-то, — сказал он. — А я уж тебя заждался. Беспокоился. Вдруг, думаю, не придешь.

— И быть того не могло… Разве решился бы я уехать, не попрощавшись с тобой? А ведь до отъезда совсем мало времени осталось. Завтра утром, на самолете…

— И куда?

— Сначала в Москву, а потом — в Свердловск и дальше — на Северный Урал.

— И семья с тобой вместе летит?

— Жену забираю, а от остальных, сам знаешь, — нет вестей давно: сын на Карельском фронте, дочь в госпитале работает на Северном Кавказе… Только мы со старухой и остались…

Он сидел на диване с Победоносцевым, и усталое, землистое лицо его с припухлыми щеками казалось теперь особенно старым. Победоносцев молчал: он понимал волнение друга и не хотел расспросами огорчать его, — знакомые передавали, будто сын Воронова пропал без вести в дни первых боев…

— Как же был решен вопрос об отъезде? — спросил Победоносцев, снимая очки и протирая их лоскутком замши, всегда хранившимся в кармане куртки.

— Самым неожиданным образом. На прошлой неделе пришла телеграмма из Москвы, потребовали немедленно эвакуировать завод, где я был консультантом, на восток. И меня вместе с этим заводом тоже приказано эвакуировать на Урал. Там сейчас будет строиться огромный металлургический комбинат и вокруг него — оборонные заводы. Я назначен главным инженером этой махины. Вечером собрались мы у директора. Пришли старики. Директор показал нам последние директивы. Старики заупрямились, заволновались… Никуда, говорят, с родного завода не подадимся… Тут жили, тут и умрем… Пришлось их уговаривать, доказывать, спорить… Угрожать даже пришлось. «Я обстановку понимаю, — сказал один старик. — Умом понять могу. А как только подумаю, что больше цеха, в котором проработал всю жизнь, не увижу, — в горле першит…» Но все-таки договорились. И вот — в дорогу…

Победоносцев поднялся с дивана и снова мелкими шажками заходил по комнате, заложив руки за спину и медленно шевеля губами.

— А знаешь, Иван Петрович, — сказал Воронов, подымаясь и подходя к Победоносцеву (теперь они оба ходили по комнате: высокий худой Победоносцев и низенький полный Воронов), — я ведь не только попрощаться к тебе пришел…

Победоносцев остановился посреди комнаты, с изумлением посмотрел на старого друга. Остановился и Воронов.

— Дело вот какое, — тихо сказал Воронов. — У меня, знаешь, три места приготовлено на самолете.