Виссарион Саянов - Небо и земля

Когда ночью отчаливал наш пароход от Капри, мы глаз оторвать не могли от острова, — весь он словно изнутри светился.

Накануне отъезда из Неаполя зашли в кафетуччио. Там подсели к нам два итальянца, одеты неважно, по виду рабочие. Чем-то мы их заинтересовали, один спрашивает: «Руша?» — «Да, руша, — отвечаю, — не ошиблись». — «Камрад!» — «Верно, — говорю, — рабочим людям я — товарищ». И наши соседи ахают от радости, что настоящих советских русских увидели, повели нас по Неаполю, и поднялись мы на какую-то колокольню: обзор оттуда хороший. Один из итальянцев, чтобы нас развлечь, даже порадовал колокольным звоном: дернет веревку — и ахнет от восторга, будто чудо какое. Я уж подумал было, что несерьезные мне ребята встретились, и вдруг один из них говорит: «Это мы нарочно с вами на колокольню пришли, чтобы фашисты наш разговор не подслушали. А вас просим в Москве всем рассказать, что итальянские рабочие за русских. Вот видите Везувий, какой он громадой поднялся? Так мы за тысячи километров Кремлевские башни видим…»

Тронули меня их простые слова, сердечно расстались мы с хорошими этими людьми и назавтра снова были на заводе.

На другой день инженер официально сообщает о предстоящем полете, но у самого у него вид прекислый. В тот же день мы с товарищем уезжали из Италии обратно в Париж. Там еще кое-какие дела у нас оставались. Перед отъездом простился с юношей, пожелал ему счастливой дороги. Заводская администрация обещала, как только он вылетит, тотчас же телеграмму в Париж прислать. На том и расстались. Уезжал я из Италии в самом лучшем настроении, твердо был уверен, что дело это закончится благополучно.

В Париже заехал к академику, рассказал ему о своей поездке и о юноше-итальянце, добровольно вызвавшемся лететь в Москву на купленном мною самолете. Не запугали его. Решил лететь — и полетит, хоть и могут его за это фашисты в тюрьму запрятать.

Академик усмехнулся, разгладил седую бороду и громко сказал:

— Что ж, это неудивительно: ведь многие простые люди во всех европейских странах тянутся к нашей правде. Но правильно вы все-таки сделали, что в откровенные разговоры с юношей не пустились. Если у него голова на плечах, сам он поймет, что вам иначе поступать было нельзя. А вот уж как узнаете о его вылете из Италии, тотчас же телеграфируйте начальству в Москву, расскажите о молодом итальянце, там его хорошо встретят.

Вскоре получил я телеграмму о вылете аэроплана и сразу же, как советовал академик, протелеграфировал в Москву.

Каждый день с нетерпением жду утренней почты — и ни слова в ответ. Через неделю опять запрашиваю — никакого результата. Телеграфирую в третий раз и получаю, наконец, весточку. Никакого, пишут, самолета в Москву не прилетало. Как быть? Я ночей не сплю — думаю. Запрашиваю торгпредство в Риме. Там произвели проверку, выясняется, что самолет действительно вылетел, но с тех пор о нем ни слуху, ни духу. Без вести пропал, — это в мирное-то время и на таком хорошо освоенном маршруте — лететь он должен был через Мюнхен — Берлин — Каунас. Так, в переписке и бесконечных запросах, прошло месяца полтора. И вот таинственная завеса, опустившаяся над этим перелетом, вдруг приоткрывается. В иностранной печати появляются сообщения о том, что возле одного немецкого озера найдены обломки самолета. И будто механик самолета, по нелепой случайности оставшийся на мюнхенском аэродроме, когда летчик вылетел дальше на восток, признал в этих обломках купленный мною аэроплан, с такими приключениями отправленный в Москву.

Вернувшись на родину, беседую об этом деле с одним умным и хорошо знающим Запад человеком. Спрашиваю:

— Что вы скажете по этому поводу?

— Неприятная история.

— А ничего странного в ней не находите?

— Вот именно, сплошная загадка.

— А что вас больше всего в ней смущает?

— Все, от начала до конца. Во-первых, у юноши, очевидно, появились враги, раз он такое смелое решение принял. Во-вторых, судя по всему, пилот он был хороший. В-третьих, скажите на милость, почему его механик из-за какой-то случайности остается на мюнхенском аэродроме, в то время как летчик продолжает полет? И, наконец, в-четвертых, по точному смыслу договора итальянская компания теперь, после аварии, никакого материального ущерба не понесет. Стало быть, владельцы завода не заинтересованы были в дальнейшей судьбе самолета.

После этого разговора я еще много раз пытался выяснить, почему погиб летчик, но никаких сведений больше получить не удалось.