Людо Зубек - Доктор Есениус

Есениус понимал колебание раввина, но одному ему с операцией не справиться. Ему должен помочь кто-нибудь из членов семьи раввина.

Раввин, его зять и внук стали потихоньку советоваться. Говорили по-древнееврейски, вероятно чтобы их не понял Есениус, а скорее всего потому, что о таком деле можно было говорить только на священном языке праотцов.

— Зять мой и внук мой, вы оба хорошо знаете, что я всегда самым решительным образом наставлял вас строго выполнять все требования талмуда. Я требовал от вас, чтобы вы были неумолимы к себе и другим в делах веры. Ныне я прихожу к вам с просьбой забыть мои наставления и нарушить священные правила. Я не уверен в том, что имею право так поступать. Сердце отца, ослабевшее от горя, противостоит разуму, который требует строгого соблюдения обычаев. Поэтому я хочу услышать ваше мнение.

Молодые люди с волнением слушали речь главы семейства. Мог ли он ждать от них иного решения, чем то, которое он уже сам принял? Ведь один из них был отцом, а другой братом больной. И, конечно, раввин не ждал ничего другого, кроме согласия.

— Мы нарушили закон уже тем, что пригласили к Мириам гоя, — почти шепотом сказал Коган.

Раввин утвердительно кивнул головой.

— Пусть всевышний уменьшит его страдания на том свете за то, что он пришел к Мириам, — пробормотал раввин.

Наконец раввин Лев сообщил Есениусу, что зять и внук сейчас принесут стол из его кабинета.

Стол с трудом удалось поставить между постелью и камином.

Есениус мог приступать к операции. Он открыл плоский деревянный ящичек с инструментами и вынул оттуда два ножа, ножницы, крючки и иглы. Положил затем в камин на угли две металлические пластинки для прижигания.

Он дал больной лекарство, чтобы заглушить боль, а женщинам сказал:

— Дайте ей чего-нибудь спиртного, чтобы она опьянела.

Женщины пошли в кухню выполнять приказания доктора. Есениус на несколько минут остался наедине с раввином.

— Я должен вас предупредить, рабби, — операция будет нелегкой. Мириам придется много вытерпеть и… при такой операции надо быть ко всему готовым… возможно, что мы не достигнем желаемого результата. Я ни за что не могу поручиться. И не упрекайте меня в случае неудачи.

— Боже сохрани, доктор, боже сохрани! Я убежден, что вы сделаете все возможное, чтобы ее спасти. А если вам это не удастся, то не удастся и никому другому. Пусть будет какой угодно результат, я буду вам благодарен до самой смерти, что вы согласились сделать эту операцию.

Когда все члены семьи собрались, Есениус объяснил каждому, что ему надо делать.

Мириам перенесли с кровати на стол. Есениус проверил, раскалились ли инструменты, и только после этого подошел к столу.

— Именем божьим начнем, — тихо произнес он и уверенной рукой рассек раскаленным ножом белую кожу.

Хотя Мириам была одурманена различными отварами и спиртными настойками, все же она жалобно застонала. Мать гладила ее по голове и утешала ласковыми словами. У раввина тряслась борода и от волнения стучали зубы. Когда Коган подавал доктору раскаленную металлическую пластинку, которой Есениус собирался прижечь кровоточащую рану, он нечаянно прикоснулся ею к руке доктора. Есениус почувствовал жгучую боль и пожалел бедную Мириам, которой причинял невыносимые страдания.

В комнате распространился запах паленого мяса.

Наступил решающий момент операции.

Фёгель смотрит только на лицо своей дочери. Старая Перль отвернулась, ибо ей кажется, что каждое проникновение ножа в тело любимой внучки пронзает ей сердце. Зять и внук подают доктору инструменты.

И только старый раввин наблюдает за ходом операции. Страдания внучки волнуют его беспредельно. По его морщинистому лицу текут крупные слезы и исчезают в густой седой бороде. Вполголоса, нараспев он читает молитву.

Сколько длится операция? Час? Два? Есениус того не знает, не знают и остальные. Время перестало для них существовать. Все думают лишь об одном: удастся? Не удастся? Всем хочется услышать из уст врача обнадеживающее слово. И они нетерпеливо смотрят на него. Но губы хирурга крепко сжаты. По лицу Есениуса видно, что он целиком поглощен своей работой. Тогда они пытаются прочесть ответ в его глазах. Когда им удается перехватить его взгляд, надежда их растет: взгляд Есениуса спокоен.

Вот он зашивает разрез. Потом смазывает рану заживляющим маслом и перевязывает ее чистым белым полотном.

На лбу у него поблескивают капельки пота. Трудная работа окончена.