Людо Зубек - Доктор Есениус

Тихо Браге повял его шутку.

— Влияние придворного астронома в общественных и политических делах явно недостаточно, — ответил он, нарочно подчеркивая слово «астроном», которым заменил название «астролог», данное ему Гайеком.

— Но неявно оно достаточно, — ответил с торжеством Гайек. — И то же можно сказать об остальных советниках, будь это канцлер, личный врач или шталмейстер, будь это Катарина Страдова или укротительница императорских львов Пылманова. За каким императорским указом стоит один из этих господ, можно ли это узнать?

Есениус, который угрюмо слушал его слова, негромко отозвался:

— Вы, следовательно, считаете, что кто-либо из упомянутых вами лиц заинтересован в провале вскрытия? Я полагаю, что только архиепископ.

Гайек погладил седую бороду и стал пристально смотреть в окно, как будто отыскивал невидимого врага в этом огромном человеческом муравейнике.

— Возможно, речь идет и не о вскрытии как таковом, а просто тут приплелась одна из дворцовых интриг, невольным виновником которой являетесь вы. Не знаю, может быть, я и ошибаюсь, но чем больше размышляю я об этом деле, тем больше мне кажется, что здесь видна рука канцлера Лобковица.

— Не могу поверить, — недоверчиво ответил Есениус. — Ведь мы учились вместе с ним в Падуанском университете. Я даже написал оду в его честь. Откуда же у вас подобные подозрения?

Лицо Гайека стало серьезным. Он медленно продолжал:

— Я думаю, вы допустили большую тактическую ошибку сразу же, как только прибыли в Прагу. Вы должны были засвидетельствовать свое почтение не только его императорскому величеству, но и канцлеру. Лобковиц очень тщеславен, и то, что другие почтут не заслуживающим внимания, он расценит как преднамеренность и немедленно сделает далеко идущие выводы.

Есениус не мог скрыть удивления. Слова Гайека не сразу убедили доктора, но вселили в него беспокойство. Упрек протомедикуса он бы счел справедливым, если бы…

— Я прибыл в Прагу не как посол, а как частное лицо…

— Но были на аудиенции во дворце, и этого достаточно, — возразил Гайек: — Не будь этого, ваш визит в Прагу действительно был бы частным делом. Теперь другое. Вам надлежало почтить и его милость канцлера.

— Если наш друг Есениус и не исполнил этой формальности, это прежде всего моя вина, — с неудовольствием отозвался Браге. — Я советовал ему не ходить к подмастерью, когда можно пойти к мастеру. И я добился для него императорского приема.

— Вы поступили хорошо, но о канцлере не стоило забывать. Однако все это еще поправимо. — Гайек обернулся к Есениусу, многозначительно поднял палец и сказал: — Советую вам пойти к Лобковицу. Есть и предлог: попросите его содействия в вашем деле со вскрытием. При этом не забудьте польстить ему: ведь потакать слабостям великих людей — основа дипломатии. И вы увидите, что дело тотчас примет другой оборот.

Есениус счел совет Гайека разумным и на другой же день снова отправился в Град, — но на этот раз в то крыло дворца, где помещалась чешская канцелярия. Ему достаточно было получаса, чтобы узнать, каким образом допускаются к канцлеру просители, потому что приемная Лобковица была столь же переполнена, как и приемная императора. Вскоре из канцелярии вышел секретарь и записал имена новых посетителей. Канцлер сам решал, в каком порядке он будет их принимать. Знатные господа ожидали недолго — пока очередной посетитель не покинет канцелярии. Тогда выходил секретарь и с глубоким поклоном вводил гостя к канцлеру. Особы пониже рангом, из рыцарей и средних дворян, должны были ждать подольше, а горожане — пока господа не уладят свои дела. Духовенство канцлер принимал в зависимости от звания: епископов и прелатов — вместе с самыми знатными дворянами, низшее духовенство — с просителями из военного сословия. Когда господ являлось много, горожане целый день ожидали напрасно и на другой день приходили снова.

«Интересно, сильно ли изменился он за те девять лет, что Мы не виделись?» — размышлял Есениус о Лобковице, сидя на обитой ковром скамье в приемной и терпеливо ожидая, когда подойдет его очередь.

И вот его позвали.

— Добро пожаловать, магнифиценция, — радушно приветствовал его Лобковиц, сделав несколько шагов навстречу доктору. — Я искренне рад вашему драгоценному визиту. Извините, что вам пришлось так долго ждать, но важные государственные дела.

Он предложил Есениусу стул и сам уселся напротив.

Есениус с первых же слов канцлера почувствовал, каково теперь общественное положение каждого из них. Он понял и смысл кажущейся сердечности, с какой приветствовал его Лобковиц. Они были в рабочем кабинете канцлера одни, и все же канцлер назвал его магнифиценция и обратился к нему на «вы». Таким образом. Лобковиц дал понять, что между прошедшим к настоящим — непреодолимая преграда. Студенческое товарищество, которое при совместной жизни во время учения и при одинаковых интересах беззаботной юности создает у молодых людей, по крайней мере, кажущееся равенство, — это было невозвратное прошлое. Отношение Лобковица к бывшему однокашнику изменило не столько время, сколько головокружительный успех, вознесший его на наивысшую ступень общественной лестницы.