Людо Зубек - Доктор Есениус

Один из студентов попытался нарушить мучительное молчание. Но он от растерянности начал с того, что нужно было ему сказать в конце:

— Мы пришли проститься с вами, ваша магнифиценция…

— Я благодарен вам за внимание, — ответил Есениус мягко. — Но не уходите. Давайте поговорим. Вы помните, как вы пели мне в коллегии чешские и словацкие песни? Отчего бы вам не спеть сейчас? Идите ближе, друзья!

Он взял за руку студента, который был ближе всех к нему, и отошел в угол, приглашая за собой и остальных.

— Тут мы не будем мешать другим, — сказал он вполголоса и обвел взглядом студентов, которые полукругом стояли около него.

На другом конце камеры Гарант и Михаловиц пели с патером Розациусом:

— Прошу вас, друзья, спойте мою любимую, — попросил Есениус, обращаясь к студентам-словакам, которые знали песню.

Они чувствовали, что должны исполнить его просьбу. Это последнее желание их ректора.

Они переглянулись, растерянные и тронутые этой удивительной просьбой, и начали тихо, чтобы не мешать тем, кто был в другом конце комнаты.

Нелегко им было петь. Казалось, будто чья-то железная рука стиснула горло.

Те, кто был на другом конце, сначала с неудовольствием покосились на доктора Есениуса, который в такую минуту обратился к мирскому. Но проникающая в самое сердце протяжная мелодия захватила их, они перестали петь и прислушались.

Есениус прислонился к холодной стене и слушал, подняв голову. Он слушал так отрешенно, как будто внимал слова и напев своей любимой песни всем существом, всеми нервами, натянутыми, как струна скрипки, и отвечающими на малейшее прикосновение смычка.

А студенты пели:

Они пели и чувствовали, что слова песни и ее протяжный напев созвучны трагической действительности. Страшная тяжесть сжала им сердце, а потом поднялась выше, сдавила горло и наконец залила глаза слезами. Как капли дождя по стеклу, струились по их лицам слезы, и они не осушали их… не стыдились их. И не прекращали пения.

Когда студенты допели песню, Есениус улыбнулся странной и грустной улыбкой.

Что бы им сказать на прощание такое, чтобы эти слова стали достойным завершением его жизни? Он должен ободрить их, ведь они еще слабы для жизненной борьбы, не искушены, и смерть для них — только страшное несчастье. Они не обрели еще достаточно жизненной мудрости, чтобы примириться с нею с таким же философским спокойствием, как, например, Сократ…

И память подсказывает уже многократно читанные и повторенные слова, но которые на этот раз произносятся им в самом прямом, а не переносном смысле. Слова Сократа обращены к гражданам афинским:

— «Смерть — это одно из двух: или небытие и мертвый ничего не чувствует, или же, утверждают некоторые, переселение души из одного места в другое. И тогда человек ничего не воспринимает, это как сон, сон без видений. В таком случае смерть — удивительное благо. Если бы кто-либо подумал о той ночи, когда он спал так крепко, что ему даже и не приснилось ничего, и если бы с этой ночью сравнил он остальные ночи и дни своей жизни и потом посчитал, сколько в его жизни было дней и ночей приятнее этой ночи, то, по моему мнению, и великий царь, а не только обычный человек удостоверился бы, что таких ночей без сновидений очень мало. И если смерть — нечто подобное, я почитаю ее за благо: ведь тогда все время будет только одной ночью. Но ежели смерть, наоборот, подобна перемещению с места на место и если истинно, будто на том берегу находятся все умершие дотоле люди, что же может быть лучше?»

Есениус замолчал, устремив на них ясный и спокойный взгляд. Точно близкая смерть радовала его.

Студенты ответили не словами, лишь взглядами. И он окончил цитату твердым голосом:

— «Но теперь время уходить — мне на смерть, вам в жизнь; кто из нас идет к лучшей цели, неизвестно никому, только богу».

Потом по очереди обнял и расцеловал всех.

И с улыбкой смотрел им вслед. Он знал, что у дверей студенты обернутся еще раз и простятся с ним последним взглядом. И этот последний взгляд останется в их памяти до самой смерти. В какой бы связи ни вспомнили они о нем, всегда перед ними предстанет он таким, каким оставался в эту последнюю минуту. И он не смеет показать им слабость.