Людо Зубек - Доктор Есениус

Сердце Есениуса исполнилось болью, потому что теперь, когда он узнал о массовых арестах, не осталось уже надежды на скорое освобождение; но, взглянув на измученного Гаранта, он пересилил свою тоску и начал как только мог утешать товарища по заключению.

Гарант понемногу успокаивался, наконец он сам стал убеждать Есениуса, что особенно страшиться им нечего. Если бы собирались строго, ради примера, наказать участников восстания, для этого избрали бы только наиболее приметных вождей. А если в тюрьмы ввергнуто столько людей, всех не казнят. Разве они осмелятся!

Есениус делал вид, что верит доводам Гаранта. Но чувствовал, что тоска растет.

Какое счастье, что он не один! Вдвоем не так длинно тянется время. Ведь пан Гарант посетил с Германом Чернином из Худениц святую землю и Египет и написал обо всем, что он видел там, книгу. Есениус читал ее, но насколько живое слово увлекательнее мертвой буквы! И сколько занимательных подробностей не попало в книгу! Иначе сочинение занимало бы пять томов вместо существующих двух. Пан Гарант с радостью вспоминал и рассказывал такому благодарному слушателю. И слушать он был готов столь же охотно, как и рассказывать. Так и коротали они вдвоем тоскливое время заключения…

О том, чтобы они не скучали, позаботился и суд, назначенный самим императором. Председателем был королевский наместник Лихтенштейн.

Сначала их допрашивал прокуратор Еничек. Каждого особо в своей канцелярии. А если допрос иных заключенных подсказывал новые вопросы, он вызывал заключенного снова и допрашивал о новых обстоятельствах. Некоторых допрашивали по пять раз. Вся эта процедура только предшествовала главному допросу, включавшему сто тридцать два пункта. Ответы на них составляли существо обвинения, которое выдвигал против них суд.

Суд начался в конце мая. Но что это был за суд, великий боже! Все члены его были заранее настроены против обвиняемых, они и не собирались решать, виновны или не виновны подсудимые, они должны были только подтвердить обвинение в предательстве и измене. Император игнорировал обычный суд королевства, а по своему произволу учредил суд новый. И этот суд должен был решить судьбу вождей сопротивления.

О намерениях и целях суда можно было догадаться даже по внешним признакам. Особая судебная комиссия, казалось не удовлетворившись мрачностью и зловещей суровостью большой судебной палаты на Граде, приказала задрапировать палату темно-фиолетовым сукном, словно шли приготовления к торжественному реквиему: на стенах висели лиловые покровы, столы были покрыты лиловым сукном, кресла судей обтянуты лиловым шелком. В глубине, на золоченом кресле, стоявшем на возвышении, точно трон — сходство увеличивал балдахин над креслом, — восседал председатель суда, герцог Карл Лихтенштейн. Его дорогие одежды, украшенные сверкающими самоцветами, резко выделялись на фоне зловещей, напоминающей погребальную, обстановки залы суда. По обеим сторонам председательского кресла, пониже и поскромнее, стояли кресла других членов комиссии — немцев. И среди них лишь доктор Капр (который писал свое имя Каппер) из Капрштейна знал чешский язык. Чехом был только прокуратор Вацлав Еничек. Он сидел за длинным столом, который и составлял барьер между подсудимыми и трибуналом, возвышающимся в глубине. Посреди стола виднелось распятие, по бокам его — две горящие свечи.

Судьи заняли свои места, и процесс начался. Составив из ответов на сто тридцать два вопроса обвинение протестантских деятелей, прокуратор опросил каждого еще раз, перед лицом всего суда, признает ли он себя виновным в том или ином действии.

Есениуса спросили, признается ли он в том, что в качестве ректора университета он позволил протестантским сословиям чешским собраться в зале Главной коллегии на съезд, на котором они присягали против его императорской милости.

Есениус ответил на этот вопрос так же, как и ранее: положительно. Однако добавил, что университет обязан был подчиняться дефензорам и зал университета для съезда назначили дефензоры.

Такой же ответ он дал и на остальные вопросы — о посольстве в Прешпорк и в Банскую Быстрицу, о приеме, оказанном Фридриху Пфальцскому от имени университета, и еще о нескольких связанных с этим событиях.

В сущности, те же вопросы задавали по очереди каждому из обвиняемых. И у каждого оказалось для защиты столько аргументов, что все без колебания ожидали только одного приговора — лишения свободы.