Суд принял предложение Есениуса.
Но Есениус не почувствовал удовлетворения.
«Сколько таких Гофбауэров еще осталось среди нас!» с горечью подумал он, выходя из зала суда.
Приезд Марии внес в жизнь Есениуса изменения.
«Теперь все пойдет по-другому, — думал Есениус, — все будет как в Праге…» Но так не случилось. Вена не могла сравниться с Прагой. В Праге он сразу нашел друзей и доброжелателей, тут же с самого приезда он везде встречал лишь недоверие, неприязнь и зависть. Он не мог избавиться от чувства, что здесь он только чужестранец и что его настоящий дом в Праге.
Причин было много. Своей столицей Матиаш сделал Вену, и этот выбор отражался на всем. В Праге протестанты представляла немалую силу и поэтому занимали многие значительные должности при императорском дворе. Вена была городом строго католическим, и протестанту трудно было получить значительный пост. Есениус чувствовал это по себе.
Подлинным личным врачом императора был итальянец Риччи, Есениус лишь считался им.
— Не печалься об этом, Иоганн, — утешала его Мария. — Ведь и в Праге первым личным врачом покойного императора Рудольфа был Гваринониус. И это не мучило тебя.
— Дело вовсе не в том, первый я или второй врач императора. Просто здесь со мной порой обращаются так, как будто я и вовсе не врач.
— Порой, — примирительно ответила Мария. — Значит, не всегда. Вспомни о твоем выступлении на суде по делу Гофбауэра. Меня при этом не было, но я могу представить себе, как великолепно это должно было выглядеть. И университет признал тебя и ценит…
— Но при дворе ведут себя так, как будто не знают о моем существовании! — выговорил наконец Есениус. Эта несправедливость больше всего донимала его. — Если бы мне, по крайней мере, вовремя платили.
Мария попыталась использовать недовольство мужа для того, чтобы предложить ему план, который она вынашивала уже долго:
— А не лучше ли нам, Иоганн, вернуться в Прагу?
До сих пор она не решалась задать ему этот вопрос. Но теперь, увидев, как изводят его все эти неприятности, она решилась.
Он подошел к ней, положил ей руки на плечи и ответил с улыбкой:
— Ты шутишь, Мария?
— Я серьезно, Иоганн, — тихо возразила она. — В Праге нам было лучше, и, если мы вернемся туда, нам снова будет хорошо.
Она заметила, как тень прошла по его лицу.
— В Праге нет императорского двора, там я буду лишь обычным врачом, как десятки других. А тут все же личный врач императора. Неужели мне добровольно возвращаться к тому, с чего я начал? Нет, Мария, ты не можешь требовать от меня такого.
Ее глаза угасли. Она не предполагала встретиться с таким страстным сопротивлением. Как он тщеславен, если из-за пустой гордости готов сносить любые обиды! Значит, все те уроки, что уже дала ему жизнь, были недостаточны?
— Что же ты собираешься делать, Иоганн? — грустно спросила Мария. — Ты и дальше будешь сносить все несправедливости и обиды?
— Нет, и именно поэтому я не уеду из Вены. Это было бы трусостью. Я буду бороться! Не так-то им легко будет со мной справиться.
— Бороться, Иоганн? С кем? С императором?
— Не с императором, а с людьми, которые пытаются очернить меня перед императором, которые становятся у меня на дороге.
Но он не убедил Марию. Она покачала головой и так же мирно сказала:
— Интриги не победить личными качествами. Оружие, которым ты обладаешь как врач, недостаточно против оружия, которым сражаются в придворных кругах.
— Я буду бороться не только как врач, но и как дворянин, — ответил он самоуверенно.
— Что ты имеешь в виду, Иоганн?
— Я напишу панегирик императору.
Она вздрогнула:
— Ты уже написал один панегирик императору! — Ее голос зазвенел, лицо покрылось румянцем.
— Да, год назад, когда Матиаш короновался чешским короной, я написал поздравительную речь. Император весьма благосклонно высказался о ней и поблагодари меня.
— Но он не стал к тебе благосклоннее, и все осталось по-старому.
— Потому что меня оговорили его советники. Панегирик, который я напишу теперь, я посвящу императрице Анне. Если она будет на моей стороне, интриги всех императорских советников ни к чему не приведут. Разве не блестящая мысль? — У него загорелись глаза.
Но Мария смотрела на мужа, как будто открыла в нем новую черту.
— Ну скажи, разве не отличная мысль? — повторил он, смущенный ее долгим молчанием.
Мария старалась говорить спокойно, но красные пятна на ее бледном лице и тонкой шее свидетельствовали о глубоком волнении.
Читать дальше