Людо Зубек - Доктор Есениус

— Простите, что я не попросил у здешней академии разрешения на практику, я не знал, что это требуется. Ни в Виттенберге, ни в Праге санкции университета не требовалось. Да и в качестве личного врача его императорской милости…

— Ваше положение личного врача его императорской милости не обязывает нашу академию относиться к вам иначе, чем к другим. Его императорская милость может именовать своим личным врачом любого знахаря-фельдшера. Нас это абсолютно не касается. Но что касается практики, тут мы следуем предписаниям, вменяющим нам в обязанность проверять диплом каждого доктора, который намеревается практиковать в нашем городе.

По холодному, осуждающему тону ректора было ясно, что он получил о Есениусе самые неблагоприятные сведения.

Кто в этом заинтересован? Ведь университет не стал бы по собственной инициативе интересоваться дипломом личного королевского врача. Кому он стал поперек дороги?

Долго думать не пришлось. Имя Гофбауэра тут же всплыло а его памяти.

Но как Гофбауэр узнал о дипломе?

— Что ж, мне придется подчиниться местным законам. Диплом я вам охотно представлю. То есть не диплом, но подтверждение всех профессоров Падуанского университета о том, что я сдал предусмотренные для докторов экзамены. Только мне придется просить вас подождать несколько месяцев, потому что этого документа у меня с собой нет, он остался в Праге.

— А!.. — торжествующе протянул ректор.

Одно это восклицание объяснило Есениусу больше, чем если бы ректор произнес длинную речь. Восклицание ректора означало: «Теперь ты у меня в руках. Ты думаешь, я поверю твоей отговорке?» А возможно, оно говорило еще и о другом: «Теперь, когда мы дадим тебе по рукам, ты недолго останешься на хлебах у императорской милости».

Насладившись своим триумфом, ректор продолжал следствие:

— Самое удивительное и странное, что столь важный документ вы не взяли с собой на новую службу, а еще удивительнее, что вы сами признаетесь в том, что не имеете диплома, взамен его только какое-то подтверждение… Насколько я знаю, и в Италии каждому доктору при окончании университета выдают докторский диплом. Почему же вы его не получили?

Теперь ректор был настолько убежден в своей правоте, что нисколько не сомневался, как вести себя с подобным самозванцем. Только одно сбивало его с толку: этот бесспорный лжец держится удивительно — он не теряет уверенности и достоинства. Видно, он повидал свет, это стреляный воробей. Тем больше будет заслуга ректора, если он выведет его на чистую воду.

— Вы правы, ваша магнифиценция, доктора получают дипломы и в Падуе. Должен был получить и я. Только получение диплома было связано с присягой; я должен был присягнуть на верность императору и папе. Императору я принес присягу без размышлений, но от второй присяги отказался. Я протестант, и это противоречило бы моей совести.

Говоря, Есениус смотрел прямо в глаза ректору.

Эта уверенность несколько сбила ректора. Неужели его суждение об этом человеке было ошибочно?

— Вы были единственным протестантом из тех, кто кончил курс вместе с вами?

— Нет, нас было четверо.

— И остальные тоже отказались присягать?

Оба вопроса ректора были произнесены торопливо, один за другим, весь разговор шел стремительно.

Есениус ответил не сразу. Наконец он негромко сказал:

— Трое других присягнули и папе.

Ректор ожидал отговорок, стремления вывернуться, а этот чужеземный доктор обезоружил его своей искренностью. Ведь он говорит себе же во вред. Если он отказался присягать папе, значит, он является закоренелым еретиком.

— Вы не жалели позднее, что поступили столь легкомысленно? Разве у вас не было до сих пор неприятностей из-за вашего Диплома?

— И сколько! — ответил с горькой усмешкой Есениус. — В Виттенберге некоторые тамошние профессора обвинили меня в том, что я не имею права преподавать в университете. Тогда я потребовал из Падуи подтверждение в том, что я кончил учение, и его подписали все принимавшие экзамены профессора… Как только жена приедет из Праги, я представлю вам эту бумагу.

Ректор поглаживал длинную бороду и с любопытством разглядывал гостя. Его взгляд уже смягчился. Ректор умел уважать чужие взгляды и потому при всей недоброжелательности к иноверцам не мог подавить в себе симпатию к человеку, который сам выбрал себе нелегкий путь с препятствиями чтобы только не поступить против своей совести.

Но ректор еще не избавился от всех сомнений.