Людо Зубек - Доктор Есениус

Есениус слушал простодушную исповедь господина Гейера и больше не жалел, что дал себя уговорить. Вне всякого сомнения, купец попал в руки несведущего врача-знахаря и аптекаря-жулика.

Но самое главное — он не может сказать Гейеру правды. Тот просто не поверит, что здоров. Врач должен постепенно «вылечить» его.

Есениус выписал безвредное освежающее лекарство, стоящее несколько грошей, и ушел.

Во второй визит он сказал Гейеру, что его состояние улучшилось и скоро он будет совсем здоров. Нужно только чаще отворять окна и выходить на улицу.

Он решил, что третий визит будет последним. Гейер здоров, врач ему больше не понадобится.

Но, раньше чем он отправился к Гейеру в третий раз, к нему явился доктор Гофбауэр.

Есениус понял зачем.

Доктор Гофбауэр, маленький человечек с лицом заправского плута и с беспокойными глазками, выразил радость, что ему привелось приветствовать в Вене такого ученого и славного коллегу, каким является личный врач короля Матиаша. Он пришел дружески пожать руку коллеге и предложить ему самое тесное сотрудничество. Он уже слышал об успешном лечении господина Гейера. Это тем удивительнее, что ему самому не удалось вылечить этого пациента за два года.

— Возможно, неправильно были выбраны лекарства, — ответил Есениус с насмешкой, которую Гофбауэр не мог не заметить.

— Но ведь я выписывал ему все лучшее, что способна изобрести врачебная наука в содружестве с аптекарским искусством! — воскликнул доктор Гофбауэр и постарался выразить на лице искреннее удивление.

— Я думаю, что в этом и заключалась главная ошибка, — продолжал тем же вежливо-насмешливым тоном Есениус.

«Пора, пожалуй, ему указать на дверь, — подумал он, — но пока этот жулик не скажет мне, с чем пришел, я не могу это сделать».

— Вы думаете, что лекарство, которое вы рекомендовали, действеннее того, что выписывал я?

— Я убежден в этом.

Доктор Гофбауэр прикусил язык. Этот приезжий — наглец, придется обломать его.

— Я желал бы поставить вам на вид то, что в вопросе целесообразности лекарств, предписываемых больным, со мной заодно все здешние врачи… Даже в случае схожих болезней нельзя предавать разным больным одинаковые лекарства. Нужно учитывать различные обстоятельства, скажем, общественное положение больного…

Есениусу надоели эти разговоры вокруг да около.

— Довольно играть в жмурки, давайте поговорим открыто. Вы считаете, что богатому пациенту нужно предписывать дорогие средства, а неимущему всякую ерунду?

Льстивое выражение исчезло с лица Гофбауэра. Его сменила ухмылка.

— Хорошо, поговорим открыто. Если бы вы отбили у меня самого лучшего пациента потому, что сами хотели что-нибудь заработать, я бы понял это и мог даже простить. Все мы люди. Но отбить пациента, которого человек лечит два года, и сказать ему, что он здоров, — позвольте, это переходит всякие границы! Где же вы до сих пор жили? На Луне, что ли?

— Вы отлично знаете, что я жил в Праге и был личным врачом императора Рудольфа, — высокомерно ответил Есениус.

— Да, я это знаю, — быстро возразил Гофбауэр. — И вы делали то же самое, что делаю я и все остальные врачи. Правда, в другой форме. И вы за плату поддерживали веру пациента в то, что он болен. Ведь мы не имеем постоянного заработка! Что же прикажете нам делать?

— Зарабатывать себе на жизнь честным трудом, — сурово ответил Есениус. Он чувствовал, что раздражение его усиливается— Бессмысленно продолжать этот разговор. Давайте сократим его! Скажите, чего вам надо? Зачем вы пришли ко мне?

Лицо Гофбауэра стало пепельным. Голос его задрожал от сдерживаемой ненависти:

— Я пришел предупредить вас. С волками жить — по-волчьи выть. Вы не должны поступать во вред остальным.

— А что, если я не пожелаю уступить? Вы предадите меня анафеме?

Гофбауэр хмуро взглянул на Есениуса:

— Все здешние врачи будут против вас.

Есениус с минуту молча смотрел на человечка, который стоял перед ним, и ему стало обидно: и это врач! Но вместе с тем он Почувствовал и упрек: кто виноват, что есть и такие между нами? Потом он сказал мирно, почти без гнева:

— Вы должны говорить только за себя. Я не верю, что все врачи пренебрегли заветом Гиппократа и академической присяги, как это сделали вы.

— Оставьте в покое присяги и заветы! — огрызнулся Гофбауэр. — На это ничего не купишь. Лучше одумайтесь. Я вам дал добрый совет.

— Благодарю за него. Но, если позволите, и я дам вам совет. Когда я начал изучать медицину, в первом же семестре я выучил на память присягу Гиппократа. Я помню ее до сих пор. Не мешало бы и вам повторять ее время от времени. Самое дорогое для врача — доверие больных. Нельзя обманывать это доверие. Иначе вы будете виноваты не только перед своими пациентами, но и перед самим собой. Может случиться, что и вам понадобится когда-нибудь помощь врача. Может ли быть действенной эта помощь, если вы всегда будете подозревать вашего врача в том, что и он таков же, как и вы? Вы сами подрубаете сук, на котором сидите. Опомнитесь, Гофбауэр, пока не поздно!