Людо Зубек - Доктор Есениус

С тяжелым, сокрушенным горем сердцем извещаю Вас, что господь бог всемогущий, господин живота нашего и смерти, податель всех благ этой жизни, дорогую и горячо любимую супругу мою, Марию Есениусову, урожденную Фель, из этой юдоли слез к себе призвал и сделал ее наследницей царства небесного. И тем меня, покорно принявшего крест сей, в невыразимую печаль погрузил. Коль скоро тело дорогой усопшей ничего иного не требует, как только предания матери нашей земле, чтобы оно там до судного дня отдохновение приняло, окажем ей эту последнюю почесть и похороним ее по христианскому обычаю в городе Шопроне в пятнадцатом часу.

Осмелюсь поэтому почтительнейше просить Вас, чтобы Вы телу любимой супруги моей последнюю христианскую любовь отдали и проводили вместе с другими дружески к нам расположенными особами в этот последний путь из дома моего брата Даниеля Есениуса в Шопроне до храма Богоматери, в том же городе находящегося…»

Тело усопшей отвезли в Шопрон, чтобы покоилось оно в тамошнем храме, в близости от живых членов фамилии.

Кеплер на погребение не прибыл.

Еще когда Есениус был в трауре, в Вену приехал Кеплер и нанес ему визит.

Они не виделись с той поры, как Есениус покинул Прагу. Сначала ученые часто писали друг другу. Письма их были очень сердечными. Они сообщали друг другу о семье и обменивались научными новостями. Есениуса радовал каждый успех Кеплера, хотя сам он часто испытывал укоры совести. Словно его кто-то спрашивал: «А ты?»

Неожиданно от Кеплера перестали приходить письма. «Наверное, очень занят работой, — думал Есениус, — вот и забывает написать».

Зная рассеянность Кеплера, он снова написал ему. Но и на этот раз Кеплер не ответил.

Видно, дело было не в забывчивости. Но в чем же? Есениус не мог понять, чем он обидел друга.

Ему было очень больно сознавать, что какое-то недоразумение нарушило их прекрасную дружбу. Но, не чувствуя за собой никакой вины, он надеялся, что со временем все выяснится.

И вот вдруг после похорон без всякого предупреждения явился сам Кеплер. Тем дороже был для Есениуса его приезд.

Они посмотрели друг другу в глаза, и в этом взгляде, глубоком и пытливом, растаяло всякое отчуждение: они горячо обнялись и долго, безмолвно жали друг другу руки.

— Пусть бог дарует вам силы в вашем великом горе, Иоганн, — промолвил Кеплер. — Я получил ваше сообщение поздно и потому не смог тотчас же прибыть на похороны. Простите.

Они беседуют одни в пустой комнате, но тихие слова, идущие из самых потаенных глубин сердца, вызывают в их памяти невидимые образы дорогих существ, которые столь недавно составляли неотделимую часть их жизни. И задушевные слова очищают душу и снимают тяжесть с сердца. Как будто рухнула невидимая преграда между ними, как будто все снова как в Праге…

— Я два раза писал вам, Иоганн, — проговорил Есениус, но вы мне не ответили. Вы получили мои письма?

Этот упрек прозвучал скорее как жалоба на какое-то препятствие, которое стало на пути их дружбы. Есениус внимательно смотрел на Кеплера.

Кеплер выдержал взгляд твердо.

— Я был зол на вас, Иоганн. Очень зол. И, если бы не удары судьбы, которые обрушились на нас обоих и которые показали мне, как ничтожны пред лицом вечности даже самые большие человеческие страсти, я бы сердился на вас еще и посейчас. Но, когда я взвесил все, я пришел к убеждению, что неправ.

Есениус слушал пораженный. Значит, он не ошибся!

— Ради бога, из-за чего? Я ничего не знаю…

Кеплер внимательно смотрел на стол, рисуя на нем в задумчивости какие-то орнаменты и геометрические фигуры.

— Возможно, вы рассердитесь, но я должен вам все сказать. Наша дружба должна выдержать и это испытание.

Есениус не верил своим ушам. Он и представления не имел, на что намекает Кеплер. Хотя он не чувствовал вины, слова Кеплера и его тон говорили о том, что дело не шуточное.

— Мне было неприятно то, что вы написали о Матиаше.

У Есениуса словно гора с плеч свалилась. Слава богу, только это. Но теперь его одолело любопытство.

— Простите, друг мой, но я в самом деле не понимаю, отчего вы рассердились. Ведь тут нет ничего, что могло бы вас задеть. Я написал в честь императора…

— Именно в этом-то все дело! — горячо воскликнул Кеплер. И, понизив голос, добавил грустно: — Иоганн, почему вы погрязли в мелочах?