Раффи - Хент

Видневшийся город представлял ужасную картину. Он был весь ярко освещен, как в торжественный день — в нем совершался кровавый праздник озверевших мусульман. Только ад пламенем огня и всеми своими ужасами мог соперничать с происходившими в городе жестокостями.

Горели жилища армян. Из окон и дверей домов вырывались огненные потоки, которые, сливаясь с темной массой дыма, стремились вверх, рассыпая кругом фонтаны искр. Пожар распространялся. Весь армянский квартал был объят пламенем. Из-под крыш домов высовывались огненные языки. Обгорелые брусья рушились, и крыши огненными покрывалами падали на несчастных обитателей, которые, будучи окружены пламенем со всех сторон, не имели возможности спастись. Отчаянные крики о спасении сливались с гулом пламени, которое, как рассвирепевший дракон, рвалось вверх, ярко освещая окрестности.

В освещенном пространстве открывалась обширная панорама, в которой картины ужаса сменяли одна другую.

Мусульмане убивали спасавшихся от огня армян, убивали без пощады, не различая ни пола ни возраста…

Девочек вытаскивали из домов за косы. Со всех сторон раздавался плач детей и слышались жалобные вопли и крики о помощи. Но слезы и стоны несчастных не могли тронуть сердца врагов.

В этих злодеяниях участвовали не только курды, но и регулярные турецкие войска и — что самое ужасное — жены курдов. Они, подобно рассвирепевшим фуриям, забыв присущее женщине чувство жалости, вырывали из рук матерей детей и бросали их в огонь… Малейшее сопротивление наказывалось смертью.

Избиение продолжалось трое суток.

Несколько ополченцев армян, завидя из крепости эту картину, заплакали.

— Боже, как их режут!.. — прошептал один из них.

В числе ополченцев находился молодой армянин, который тоже смотрел на жестокий праздник варваров, но в глазах его не было слез. На его лице, выражавшем гнев, не замечалось и тени печали. Сердце юноши было переполнено ненавистью — но не к тем, которые убивали, а к тем, кто позволял резать себя как баранов.

— Смотрите, смотрите, — сказал он, — в этой толпе не видно человека, который осмелился бы поднять руку на своего убийцу. Что же, если не это, может ожесточить человека, зажечь в нем чувство мести! Дом его горит перед его глазами; дети его в огне; жену и дочь уводят… Мужчина видит все это и покорно подставляет голову под удары врага. Эх, проклятый, ведь ты тоже человек! Убей врага своего, а потом умирай сам…

— Вардан, ты всегда жесток, — заметил ему один из товарищей.

Вардан ничего не ответил и удалился, казалось, ему тяжело было видеть картину позора и унижений армянина. «Они не умеют умирать с честью», — думал он.

Невдалеке от этого места в глухом углу крепости, в другой группе добровольцев происходил следующий разговор:

— Если и Петрос не вернется, то это будет пятая жертва.

— Слишком запаздывает. Не погиб ли бедняга?..

— Нет, прислушайтесь-ка: это — его сигнал. Слышите карканье вороны?

— Да, это он! Спустим ему лестницу.

Они спустили веревочную лестницу, и через несколько минут на стене крепости показался юноша с большим бурдюком, привязанным к спине. Товарищи помогли водоносу, и он опустился в крепость, где его встретили с объятиями. Вдруг один из товарищей с ужасом отшатнулся.

— Что это? У тебя мокрое лицо, Петрос. Сверкнувшее в этот момент яркое пламя пожара осветило окровавленное лицо Петроса.

— Кровь! — воскликнули все в один голос.

— Не беда… — ответил тот с усмешкой. — Уже несколько дней, как я не умывался, сегодня, кстати, умылся как следует…

Петрос скоро рассказал, как он встретил курдов, стороживших родник, как те напали на него, а он уложил их на месте, получив рану в голову.

— Что же случилось с Анесом, Томасом, Адамом и Нерсесом? — спросили его.

— Черт их знает! — ответил Петрос своим обычным шутливым тоном. — Они точно условились отправиться на свидание к своим предкам в одну и ту же ночь. Один лежал у стены, вероятно, его угостили пулей, когда он спускался со стены; другой присел на полпути и боролся со смертью; третий растянулся, как бревно, у самого родника, а несчастный Томас, раненный в бок, придерживая рукой рану, проклинал курдов… Но я отомстил за них.

Четверо армян, о которых рассказывал Петрос, были друг за другом посланы за водой, но ни один из них не вернулся. Подобные случаи повторялись так часто, что убийство, смерть обратились в нечто обыкновенное, а потому рассказ Петроса не произвел особенного впечатления на слушателей. Они не позаботились даже о Петросе, не подумали перевязать его рану, хотя из нее сочилась кровь, да и сам он мало думал об этом.