— Нобат? Долго же вы с дедом… Небось, он тебе порассказал… А теперь засыпай да не вертись. Давно уж пора.
— Хорошо, мама…
Но уснуть я не мог почти до самого рассвета. Живо рисовались в моем воображении сцены кровавого набега на мирный аул среди зеленых гор, страшный путь несчастных пленников через пустыню, скитания мальчика на чужбине. Я переживал все услышанное, оно роилось в сознании, точно сам был этим мальчиком. А ведь мне сейчас почти столько же лет, сколько деду было в то время… И Бекджик, Реджеп… Их привезли в лошадиной торбе… Нет, нет, ведь дедушка сказал… А разве жизнь у них легче?.. Рабы! У баев сердца нет…
С той поры я стал помогать обоим сиротам, Реджепу и Бекджику, чем только мог. Когда мы все вместе пасли коров, я делился с этими мальчиками тем, что приносил из дому, — лепешками, яйцами, а бывало, что и все им отдавал. Бедные ребята не могли даже скрыть, как они изголодались у богатого дядюшки.
Незаметно пролетел еще год. В холодные месяцы не раз деду случалось прихворнуть, только теперь уж он и слышать не хотел, чтобы пригласить табиба с его «лечением». Кое-как сам перемогался.
Когда старик лежал больной, я подолгу просиживал у его постели. Он поведал мне еще немало занятного о том, что пережил и повидал своими глазами в минувшие годы. Его рассказы мне заменяли книжки, которых я в ту пору еще не знал.
И вот однажды произошло событие, на первый взгляд незначительное, однако с важными последствиями. В гости к нам явились четыре незнакомые женщины. Встретили их радушно: мать разостлала сачак, свежеиспеченного чурека положила, стали они с Аннагюль заваривать чай. Я был дома, но не прислушался к беседе. А велась она весьма оживленно с обеих сторон. И заметил я: прибывшие то и дело поглядывают на Аннагюль.
Недолго они у нас побыли, собрались и ушли. Мать отправилась их провожать.
А несколько дней спустя узнал я: приходили они сватать мою сестру за парня из нашего аула. И когда снова явились две незнакомые женщины — уже другие, а потом еще и двое мужчин, я понимал, что означают эти посещения. Аннагюль неизменно привлекала к себе внимание гостей. Мужчин я провел и к деду, который в то время был нездоров; отнес им чай, и они долго разговаривали. А позже, когда отец пришел с поля, я сидел за обедом вместе с родителями и слушал, как они обсуждали подробности предстоящего дела, важного и хлопотного.
Сватают Аннагюль за парня из хорошей семьи, хоти и небогатой.
— Ну, так что скажешь, мать?
— Ай, если вы согласны, что же… Была бы только счастлива Аннагюль.
На следующий день — все в строгом соответствии с обычаем — опять явились две женщины, уже с гостинцами. А три дня спустя и наших пригласили к себе — уже для разговора о размерах калыма. Мы отправились впятером — я с матерью и дядя Аман со своей женой и тещей. Мне и дяде в гостях подарили по халату, а женщинам по красному платку. Так принято: дарят, что могут. Здесь же нашей семье дали корову и баранов, уже в счет калыма. Мы с собой не взяли скотину, нам на двор ее пригнали следом. Но все же, когда уезжали, мне на ишачье седло кинули хозяева хурджун. Приехали домой, мать его развязала: в сачак были завернуты две слоеные лепешки да еще чуреку шесть караваев, баранья отварная грудинка, пара бедренных костей. Все это разделили между собой женщины, а одну лепешку разрезали, на каждый ломоть положили по кусочку мяса — и отправили соседям, пусть тоже угостятся.
— Бедные все-таки наши будущие сватья, — в задумчивости проговорила мать. — Даже барана зарезать не смогли, чтобы нас угостить… Ну, не беда, чем богаты, тем и рады.
Как полагалось в те времена, жених и невеста, моя сестра Аннагюль и ее нареченный Чарыкурбан, до самой свадьбы не смели видеться. Зачастую бывало, что жених и невеста даже вовсе не были знакомы, — это считалось вовсе необязательным. При вступлении в брак юноши и девушки нередко чуть ли не решающая роль принадлежала сватам, в особенности свахам. К примеру, из семьи парня засылают сватов туда, где имеется девушка на выданье. А дальше — смотря как примут сватов, хорошо ли угостят. Если сваты останутся всем довольны, они так расхвалят девушку, будь она хоть самая ни на есть замухрышка либо калека, что родители жениха из кожи лезут, только бы поскорее справить свадебный той. А уж если сватам не по сердцу прием у родителей невесты, они в отместку не пощадят ее и ославят без зазрения совести, будь она хоть раскрасавица; так и свадьбу расстроят.
Читать дальше