Сергей Максимов - Путь Грифона

Суровцев мог воочию наблюдать, какое впечатление окажет на немецких военных русская форма нового образца. Генштаб первым во всей стране примерил новое обмундирование. Во время начавшегося разговора фельдмаршал был рассеян. Взгляд его непроизвольно останавливался на золотых генеральских погонах русского. Путаная французская речь Паулюса и переводчицы с первых минут этой беседы стала раздражать Сергея Георгиевича. В роли переводчицы выступала дочь начальника лагеря. Её немецкий язык был плох. Выпускница истфака МГУ лучше владела французским.

– Вот что, барышни, – обратился Суровцев к Ангелине и переводчице, – оставьте-ка нас наедине.

Как и было условлено, Ангелина встала и взяла переводчицу за руку. Несмотря на зримое нежелание, недоумение и вялое сопротивление девушки, она увлекла её к выходу.

– Господин фельдмаршал, – неожиданно для Паулюса уверенно заговорил Суровцев на немецком языке, – от имени русского командования должен засвидетельствовать своё уважение к вашему высокому званию.

Пленный удивлённо чуть кивнул в ответ. Он не мог не отметить, что русский генерал говорит без малейшего акцента. Пожалуй, только и без того мягкие окончания берлинского говора были у него мягче, чем теперь принято.

– Русское командование не будет требовать от вас поступков, порочащих звание солдата и несовместимых с офицерской честью, – как ни в чём не бывало продолжал Сергей Георгиевич.

Будто и не прошло двадцать с лишним лет с первых допросов немецких пленных. «Не так уж и сильно они изменились, если и этот только кивает, когда начинаешь говорить о воинской чести и солдатском долге», – отметил Суровцев. Но заученные и обязательные фразы быстро заканчивались, и нужно было общаться, тщательно подбирая слова.

– Ваше положение нельзя назвать простым. Это совсем не значит, что оно отчаянное. Вам не следует его делать хуже, чем оно есть. У вас больной желудок, поэтому вам нужно следовать диете.

– Я буду есть только то, что едят мои подчинённые, – ответил пленный.

– Этим вы ставите своих подчинённых в идиотское положение.

– Я вас не понимаю.

– Вы лучше меня знаете немецкого солдата. Он скорее умрёт, чем позволит голодать своему фельдмаршалу. Поэтому незаметно начнёт вас кормить. Это значит только одно. Он будет лишать пищи себя.

Паулюс едва заметно улыбнулся. «Хорошего же мнения этот русский о немецком солдате», – подумал он. Среди пленных уже получило распространение одно презрительное прозвище. Русское слово «каша», которое были вынуждены выучить военнопленные, стало этимологической основой нового слова… Насколько русского, настолько и немецкого… По аналогии со словами «нацисты» и «фашисты» возникло слово «кашисты». Так стали называть тех, кто за лишнюю ложку каши шёл на сотрудничество с администрацией лагеря. Это было даже изящное прозвище, если сравнивать с русским эквивалентом. В русских лагерях таких людей называли и называют до сегодняшнего дня «суками».

Сталин оказался прав вдвойне. Русский генерал не только понимал, с кем он имеет дело, но и знал, как вести себя с таким человеком, как Паулюс. Который к тому же ещё год тому назад тоже был генерал-лейтенантом. Фельдмаршал, со своей стороны, не мог не оценить разговор без переводчика. Получалось, что русский был не только равен ему, но даже его превосходил. Паулюс ещё только-только учился разговаривать на русском языке, который давался ему с трудом.

Суровцев сразу перевёл свой разговор из сферы интересов военной разведки в сферу разведки политической. Пленный ничего в этом не понимал. Он даже не предполагал, что обладает информацией, которая будет оставаться совершенно секретной ещё не один десяток лет. При этом был уверен, что от него нельзя ничего узнать из того, что не касалось собственно военного дела. А зря. Мог бы и догадаться, что секретов и планов немецкого верховного командования никто при нынешнем допросе выпытывать у него не собирается. К тому же ко второму году войны русские достаточно хорошо прогнозировали действия противника.

– Война – ваше прошлое, господин фельдмаршал. Воевать вам больше не придётся. Поэтому сейчас нужно много думать о мире, – осторожно подбирал слова Суровцев. – Нужно ответить на простой вопрос. Почему немцы опять воюют с русскими? Разве война четырнадцатого – восемнадцатого годов принесла Германии и России что-то похожее на победу? Вам нужно думать о новой Германии. Кто бы ни оказался у власти.