Всеволод Соловьев - Изгнанник

И здесь была полная тишина, француз и мальчики крепко спали.

Николай подошел к кровати Гриши и опустился перед нею на колени, приложив свое мокрое от незамечаемых им слез лицо к разгоревшейся щеке мальчика.

Гриша шевельнулся, потянулся, проговорил что-то невнятное. Николай перекрестил его и хотел уже выйти, как вдруг заметил Володю, который сидел на своей кровати и большими, широко раскрытыми, изумленными глазами глядел на него.

— Дядя, это вы? — даже с испугом выговорил он. Николай подошел к нему, крепко его обнял и поцеловал.

— Ты знаешь — я уезжаю завтра… прощай, будь здоров, учись хорошенько, будь всегда добрым… будь дружен с Гришей… люби его!.. Обещаешь?

Володя обвил своими тонкими ручонками шею дяди и заплакал.

— Я очень люблю Гришу и всегда буду любить его! — сквозь слезы прошептал он. — Дядя милый, зачем вы уезжаете! Возвращайтесь скорее!..

Николай перекрестил и его — и почти выбежал из комнаты.

Но и теперь он не вернулся к себе, а сошел в нижний этаж, к Борису Сергеевичу. Старик не спал и, видимо, поджидал его — и еще часа два проговорили они. Борис Сергеевич дал ему письма к своим азиатским друзьям, дал последние наставления.

Николай так и не ложился в эту ночь и утром вышел с потухшими глазами, с осунувшимся и постаревшим лицом. Но он, по-видимому, был спокоен. Он отправился в спальню матери — с ней проститься.

Он в первый раз еще ее видел после ужасного появления Щапского. Катерина Михайловна лежала на кровати совсем съежившаяся, маленькая. При виде сына она закрыла глаза и протянула ему руку.

— Уезжаешь? — прошептала она.

— Да…

— Ну, прощай… да храни тебя Бог!

Он наклонился к ее руке и прикоснулся к ней холодными губами.

Она перекрестила его, с трудом приподнялась, поцеловала его в лоб.

— Прощай, больше не увидимся! — расслышал он ее шепот.

«Ведь мать! Мать!» — отдалось ему в сердце.

Он еще раз взял ее руку и припал к ней долгим поцелуем.

Рыдания вырвались из груди Катерины Михайловны.

«Прости! Прости!» — хотела она сказать ему, но губы ее только беззвучно шевелились.

Он вышел…

Мари простилась с мужем, по-видимому, спокойно, но потом заперлась у себя и плакала, горько, тихо плакала, как никогда не плакала в жизни.

Николай прошел в детские комнаты, торопливо, быстро простился с детьми, даже будто не взглянул на оторопевшего Гришу… Наташа вышла, едва держась на ногах. Они ни слова не сказали, и только в последнюю секунду, когда их руки разжимались, они взглянули друг на друга.

— Прощай! — как безумный крикнул Николай и кинулся от нее.

Вот его нет… издали замирают шаги… все пусто. Наташа схватилась за сердце. Она почувствовала, что там, в груди, у нее оборвалось что-то. Она упала в кресло, опустила голову и так осталась час, другой, третий…

В петербургском большом свете толковали о непонятных событиях в семье Горбатовых. Действительно, в этом доме происходило что-то странное. Зачем это Николай Владимирович вышел в отставку?

Старший брат ему не пример, тот хоть и хороший малый, но ленивый и пустой. А ведь у младшего способности, он стал выделяться, на него обратили внимание. И хотя, благодаря его резкости и невоздержанности на язык, у него нашлись враги, люди не расположенные, не разделяющие его взглядов, находящие эти взгляды даже вредными по «теперешнему времени», но были также и друзья, единомышленники, теперь смущенные и негодовавшие, что он покинул и их, и дело.

Ему открывалась, как бы то ни было, прочная карьера, и он, конечно, знал это. И вдруг все бросил, взял чистую отставку — и уехал!

Куда уехал? Никто не знал. О нем не было ни слуху ни духу.

Под предлогом болезни Катерины Михайловны горбатовский дом был закрыт для всех — там никого не принимали. Мари и Наташа не показывались в обществе.

Кое-кто видал только изредка Сергея, да и то мельком. Он показывался и исчезал, и ничего нельзя было от него добиться. Затем стало известно, что он совсем погибший человек. Время от времени о нем рассказывали самые скандальные истории — так, например, он, не стыдясь, несколько раз показывался на Невском и в театрах под руку с хорошенькой особой, долго жившей у него в доме в качестве гувернантки его детей и многим хорошо известной — теперь она жила сама по себе, и он тратил на нее большие деньги.

Он кутил напропалую, стал даже пить, а что всего хуже, предался страсти к карточной игре, да и какой игре — азартной. Рассказывали, что он проигрывает огромные суммы…