Всеволод Соловьев - Последние Горбатовы

— А я почем знаю кто? — ворчливо отозвалась не вовремя оторванная от плиты Настасьюшка. — Господин какой-то… Вам, видно, лучше знать — кто… Вот он билетик мне дал: тут, говорит, сказано…

Она протянула Груне визитную карточку.

Та взглянула и сделала нетерпеливое движение.

— Ах, да скажи ему, что я больна, что я не могу принять его… скажи, пожалуйста…

— Да, много скажешь! Видно, прыток он… вон уж стоит на крылечке и видит, что вы на ногах, да и с кавалером!

На крылечке действительно возвышалась неуклюжая, расфранченная фигура Барбасова.

— Господи, вот нахал! — прошептала Груня.

Владимир вгляделся и с изумлением воскликнул:

— Барбасов!

— А! Кто зовет меня? — радостно отозвался смелый адвокат, спрыгнул с крылечка и в несколько шагов своих длинных ног был перед беседкой.

Он остановился, даже не обратил внимания на присутствие Груни, развел руками, потом как-то откинулся в сторону и, закатившись смехом, произнес:

— Горбатов… дружище!.. «вьюнош прекрасный!..» Да нет, быть того не может… не верю глазам своим!

Он схватил руку Владимира, крепко ее стиснул, а затем обратился к Груне, сложил на груди руки крестом и стал в умиленную позу.

— Аграфена Васильевна!..

Но он не мог выдержать.

— Нет… да как же он тут? Ничего не понимаю… объясните!..

Мало-помалу кое-что объяснилось. Барбасов узнал, что Аграфена Васильевна, и «прекрасный вьюнош» знакомы друг с другом с детства, что Аграфена Васильевна — воспитанница только что умершего Бориса Сергеевича Горбатова. Большего ему не сказали.

Груня, в свою очередь, узнала, что хотя Барбасов и старше Владимира, но они были товарищами в известном тогда московском пансионе Тиммермана, а затем и в университете.

Барбасов тотчас же заметил не без грусти, а пуще того не без зависти, что он совсем лишний здесь, в этой старенькой беседке, почувствовал, что вот-вот сейчас Аграфена Васильевна его «отделает» и что придется ему удалиться на этот раз в качестве побежденного. Он даже мгновенно упал духом, чего вообще с ним почти никогда не случалось.

Но Барбасов, как он сам выражался, был вот уже шестой год на линии всяких успехов и удач. Удача не покинула его и в эту минуту, она явилась в лице Кондрата Кузьмича, который предстал перед беседкой в длиннополом табачного цвета пальто, мягкой шляпе с широкими полями, с клетчатым платком и табакеркой в руках.

Он любезно, даже не без некоторой почтительности поздоровался с Владимиром, а затем изумленно и подозрительно взглянул на Барбасова и пробурчал:

— С кем имею честь…

Владимир представил Барбасова.

Кондрат Кузьмич церемонно с ним раскланялся. Барбасов, лицо которого представляло теперь олицетворение любопытства, ответил ему таким же поклоном.

— Так-с! — вдруг протянул Кондрат Кузьмич, кладя шляпу на столик и усаживаясь в кресло. — Так-с!.. А позвольте вас спросить: вы не присяжный поверенный?

— Точно так, я присяжный поверенный, — отвечал Барбасов, смотря на старика точь-в-точь как тот смотрел на него и говоря ему в тон.

Он, очевидно, передразнивал его, но до такой степени серьезно, что к нему никак нельзя было придраться, и притом это выходило у него очень смешно.

Владимир и Груня невольно переглянулись, удерживая улыбку.

— Так это, значит, вы, милостивый государь, были защитником в Медведевском деле? — уже совсем строгим, почти инквизиторским тоном сказал Прыгунов.

— Да-с, я был защитником в Медведевском деле.

— О вашей защите прокричали даже в газетах, вы себе ею имя сделали, деньги, говорят, огромные, совсем как будто даже и невероятные получили. А ведь дело-то, милостивый государь, скверное! Ведь вы ваше ораторское дарование употребили на защиту величайшего негодяя-с, послужив к его оправданию перед судом, выпустив его на свободу, и тем самым дали ему возможность творить и в будущем всякие несправедливости…

— Все, что вы изволили сказать, совершенно верно! — спокойно и серьезно проговорил Барбасов.

Кондрат Кузьмич даже заерзал в кресле, лицо его побагровело.

— Так разве-с это хорошо? — крикнул он.

— Это безразлично, — не спуская с него глаз и с невозмутимым спокойствием сказал Барбасов. — Полагаю, что вам небезызвестны обязанности и назначение присяжных поверенных. Раз я беру на себя защиту, я должен употребить все усилия, все от меня зависящее, чтобы исполнить свою обязанность, то есть защитить моего клиента…

— Будучи даже убежденным в его виновности? — вставил старик.