Олег Коршунов - О Петре и Февронии

— Что с тобой, моя княгинюшка, на тебе лица нет?

— Он опять приходил…

Князь взял жену за плечи, глядя в ее бледное, измученное лицо. По ее щекам текли слезы. Павел, обняв, увлек ее в комнаты.

— Пашенька! Он приходит, он мучает меня, ввергает в грех! Я уж думала, что он больше не придет после того, как батюшка освятил мои покои. Его долго не было. Ты уехал, и вот он пришел опять. Я хожу в церковь, я молюсь, я делаю все, что могу… У меня нет больше сил… Когда он приходит, я не могу крикнуть, не могу шептать слова молитвы, рука не поднимается, чтобы осенить себя крестом. Тело будто не мое, я все чувствую, но руки и ноги не слушаются меня.

— Ты бы наказала Пелагее всю ночь быть возле себя и читать молитвы.

— Я так и сделала. Пелагея каждую ночь сидит возле меня, но когда он приходит, она засыпает и ничего не помнит потом! Никто не может ему противиться! Что делать, Пашенька?!

Павел сидел некоторое время неподвижно, положив сжатые кулаки на стол, с каменным лицом.

— Если бы он был человек, то давно бы его уже не ходить по земле, но он же нежить, как погубить его? Поговрю с братом, он богомолен, может, вместе что-нибудь придумаем.

А младший брат Петр любил охоту и неделями пропадал в муромских дебрях, ночуя в деревнях или в лесу. Ему нравилась даже не столько сама охота, сколько эти скитания в глуши. Петр возвратился через два дня и сам поспешил к брату. После приветствий начал было расспрашивать о поездке, но Павел перевел разговор на свою беду. Петр и раньше что-то слышал краем уха, но о семейных делах старшего брата не расспрашивал.

Княгиня поведала, ничего не тая, о своей напасти:

— Все началось прошлым летом в Петров пост. Было мне что-то неспокойно на душе, тревожно, какое-то томление, ожидание, что вот-вот что-то произойдет. Ночами я часто просыпалась, от каждого шороха что-то вздрагивало внутри. Тревога не проходила. В одну из теплых ночей я не спала и сидела у открытого окна. По небу пронеслось что-то огненное. Темное небо прочертила огненная полоса. Моя нянька в детстве говорила не раз, что это огненный змей пролетает высоко в небе, и рассказывала старые преданья… Прошло несколько дней. И вот он пришел. Во сне. В первый раз это было что-то неясное, смутное, но я поняла, что это был он, змей. Когда проснулась — испугалась. Я почувствовала свою беззащитность перед чем-то страшным, неведомым, надвинувшимся на меня. Это было что-то, чего я не знала. Я помолилась, мне стало спокойнее. Но потом, днем, я снова думала о случившемся. Он стал являться во сне каждую ночь. Сначала это был пылающий пламень, постепенно приобретающий облик змея. Я убегала, но он настигал меня. Я чувствовала во сне его палящий жар и в жару просыпалась. Пробуждение не приносило покоя. Потом явился и сам змей — отвратительный, крылатый ящер, мерзкий и скользкий. Во сне он всегда преследовал меня, если раньше я пыталась убегать, то теперь страх делал мои руки и ноги неподвластными мне. Хочу бежать — и не могу сдвинуться с места. Затем он заговорил по-человечьи! Ужас охватывал меня от мысли, что я не могу убежать, избавиться от него. Я молилась, но, видно, вера моя некрепка… Я боялась заснуть, но усталость валила меня. Я не замечала сама, как засыпала. С ужасом ждала я ночи! Но он и днем не отпускал меня! Где бы я ни была, я чувствовала, что кто-то следит за мной, наблюдает. Каким-то внутренним взором я видела эти змеиные глаза. Во сне я тоже стала разговаривать с ним. Я говорила, что он ненавистен мне, просила, чтобы он оставил меня. Тогда он стал являться мне прекрасным молодцем. Явь путалась со сном. Он приходил ко мне и днем, являясь то змеем, то молодцем. Моим девушкам же являлся он князем, а мне от этого еще больнее было… Отец Григорий освятил покои. Впервые после долгих мучений я спала спокойно. Поганый змей оставил меня. Я думала — навсегда. Но вот уехал князь, и он вернулся…

— Брат, ты богомолец у нас, меньше всех нас нагрешил, может, Господь надоумит тебя, как от этой напасти избавиться. Помолись о нас перед Богом.

Когда Петр был в Муроме, то любил он в одиночестве ходить по муромским церквам и молиться. Он любил тишину и величие храмов, здесь было другое, не то, что на суетливой многоголосой улице. Тишина храма пронизывала насквозь, утихали мысли, рассудок становился чист. И было в этой всеобъемлющей тиши нечто, что называют обычно общением с Богом.

После разговора с братом и снохой Петр много думал об услышанном, все его существо было занято этим. Если раньше он приходил в храм очиститься духовно и обрести покой, то теперь ходил в церковь с конкретной целью. Он искал у Создателя ответ на вопрос, не дававший ему покоя. Ведь не может же быть так, чтобы не было никакой управы на эту нечисть, явившуюся невесть откуда, — не так устроен мир! Петр пытался найти выход сам, своим умом. Он много передумал, перебрал, но не мог найти средства. Оружием убить ЭТО нельзя, ибо нежить не имеет тела плотского и смерти принять не может, так как не имеет жизни. Как лишить того, чего не имеет? Как заставить обратно уйти на тот свет нечто, явившееся оттуда неведомо почему сейчас и в этом месте? Как и чем разрушить этот явленный образ?