Федор Зарин-Несвицкий - Тайна поповского сына

Словно волна вдохновения подхватила Настю. Да, Сеня прав, все возможно. Крылья! Крылья! Она так часто завидовала свободным чайкам. Она так часто рвалась за ними к синему небу, к перистым облакам. Часто снилось ей, что она летает с их легкими стаями, и вот этот чудный сон готов осуществиться.

А Сеня, укладывая в ящик свою дивную птицу, все говорил, говорил! Говорил о том, что скоро уже будут готовы для него крылья, что если целому войску дать крылья, то это будет как сонм архангелов, против которых бессильны вражеские пули…

Настя, ошеломленная виденным, едва слушала. Она с восторгом смотрела на Сеню и не узнавала его.

Он упаковал свою птицу и сел с Настей на скамейку.

И в эту минуту, как некогда в дни детства, Насте казалось, что нет между ними никаких преград. Она тихо взяла за руку Сеню.

— Ты покажешь это батюшке? — спросила она.

И в этом ее вопросе, — так с детства она привыкла называть своего дядю, — как показалось Сене, было что-то многообещающее, не простой вопрос, а словно залог лучшего будущего.

— Еще бы! — восторженно отозвался Сеня. — Еще бы!.. Не ему ли я всем обязан?! Что бы я был без него? Он умный, он все знает, он поможет, оценит.

Он держал руку Насти в своей руке, и в эти минуты ни слава, ни могущество не могли дать ему больше. Все, что он сделал, все, что хотел сделать, имело, как ему сейчас казалось, единую цель — Настеньку. Что без нее значило бы то, что он сделал?

Не о ковре ли самолете, чтобы улететь вместе с нею, мечтал он часто, отрываясь от постоянных дум своих? Для кого он работал? Только для нее. Бесконечной и скучной пустыней казались бы ему глубокие небеса, если бы он не мог парить вместе с нею в их безграничном просторе.

Полюбила ли его Настенька в эту минуту торжества его разума, но он только с этой минуты понял ясно, как никогда, что вся жизнь его, все вдохновение, все плоды бессонных ночей и это чудесное торжество — все было для нее и от нее.

Он едва смел дышать, держа в руках ее теплую руку.

После своих восторгов, вызванных «чудом», Настенька притихла. Замолчал и Сеня.

Был тот таинственный, предзакатный час, когда, творя, должно быть, свою вечернюю молитву, на несколько минут затихает вся природа. Ни шелеста, ни звука.

Это бывает в знойные тихие дни… И бездонное небо властно манило к себе, и руки невольно сжимались крепче в молчаливом пожатии…

Но громкие голоса и шум весел на реке спугнули эту тишину, полную очарованья.

По реке к их маленькой пристани направлялась лодка.

Двое гребцов усиленно гребли, на корме сидел молодой офицер в красном мундире Измайловского полка, в треуголке, ботфортах и со шпагой.

Подъезжая к пристани, офицер приподнялся и, заметив сидевших на скамейке, громко спросил:

— Здесь вотчина майора Кочкарева?

Настя вся вспыхнула и быстро вскочила со скамейки.

— Здесь, — ответил Семен, и тяжелое чувство стеснило его сердце при взгляде на красивую, статную фигуру молодого офицера.

Офицер скомандовал, и лодка причалила к пристани.

Он легко и ловко выпрыгнул и, поддерживая рукой шпагу, направился к Настеньке.

В первый раз в жизни видела Настенька так близко чужого молодого офицера.

Она обомлела.

Сеня побледнел и был готов уйти.

Офицер учтиво снял свою треуголку и, подойдя к Настеньке, снова спросил:

— Вотчина майора Кочкарева?

— Да, — едва пролепетала Настенька.

Молодой офицер с видимым удовольствием смотрел на ее юное, красивое лицо.

— Я Павел Астафьев, — произнес он, держа шляпу в руке, — я только что приехал из Петербурга, узнал, что батюшка здесь, и осмелился сам приехать.

Тон речи молодого офицера был совершенно нов для Настеньки. Она еще пуще покраснела и тихо, едва слышно промолвила:

— Ваш батюшка здесь, он сидит сейчас у батюшки.

Молодое красивое лицо офицера просияло.

— А, так вы будете дочерью майора Кочкарева?

Сеня сам не понимал, почему его мучил этот разговор.

Но перед этим блестящим петербургским гвардейцем он чувствовал себя, как мальчик, растерянный и смущенный. Ему было неприятно и то, что Настенька так растерялась.

Но женское чувство подсказало ей, как надо поступить.

— Идите в эту калитку, — отворачиваясь, произнесла она, — по этой дорожке вы дойдете до крыльца.

И, повернувшись к офицеру спиной, она отошла в сторону.

Офицер низко наклонил голову и торопливо пошел по указанному направлению.

— Прощай, Настя, — тихо произнес Семен, стоя перед ней со своим ящиком.