Юрий Вронский - Юрьевская прорубь

Наступило молчание. Наконец Мартин спросил:

— А сокровища кто стережёт?

— Она и стережёт — у неё все ключи. А без ключа в подвал не попадёшь! Иные пробовали подкоп рыть — пустое дело!

Рыли, рыли — никаких подвалов не нашли: будто их там и не было сроду. Ясно: это нечистый так подстраивает. А говорят, если встретить Деву Ключницу на Новый год ровно в полночь, особенно в полнолуние, она может отворить тебе ненадолго подвалы с сокровищами. Но на совести у тебя не должно быть никакого преступления и жалость в сердце должен иметь. А на безжалостных да на бессовестных, кто к ней явится, напускает она порчу. Многие здешние из немцев пытались её просить — все теперь порченые. Видал бесноватых на Домской паперти? Это они и есть. Больше уж никто не просит у Девы сокровищ. Без толку.

— А что если нам попытаться? — робко спросил Мартин.

— На-ам? — озадаченно протянул Николка и медленно почесал в затылке.

— Мы ведь не безжалостные и не бессовестные, — сказал Мартин, — значит, нам бояться нечего?

— Да оно конечно, — согласился Николка, — нам-то бояться нечего… Ай да Мартын! Как это я сам не додумался! Ведь проще пареной репы! Коли Дева смилостивится — вот тебе и корабль! А то и два!

— Два? — переспросил Мартин. — Да если взять по хорошему мешку да набить доверху, небось двадцать два корабля купишь, а может, и сто! Эх, жаль только — январь ещё не скоро!

— Нам январь ни к чему, — заметил Николка.

— А как же, — спросил Мартин, — ты ведь сам говорил, что Дева Ключница выходит только в Новый год?

— Так это ваш латинский новый год в январе, а наш православный — первого сентября. Уже меньше трёх недель осталось.

Мартин не был уверен, что католические привидения соблюдают православные праздники, но Николка сказал:

— Кто ж знает, какой веры Домская дева? Ты знаешь? И я не знаю. Скорее всего, не латинской. Зачем вашим свою замуровывать? Ну, а в крайнем случае, если она в сентябре не выйдет, попытаем счастья в январе.

На том и порешили,

Гроза меж тем кончилась.

— Аида на голубятню, — сказал Николка.

Когда мальчики поднялись на чердак хлева, где была голубятня, Николка достал из ветхого сундучка сверлильце и начал провёртывать отверстия в ровных обтёсанных жердях, из которых у него был сделан остов большой клетки. Мартин сел на охапку сена, обхватил руками колени и, положив на них подбородок, стал смотреть на голубей.

Каких тут только не было: белые, чёрные, сизые, красные, пегие!.. Много было такой масти: весь голубь белый, а верхняя часть крыла пепельно-голубая. Два чёрных пояска поперёк крыла, словно нарисованные, отделяют пепельно-голубое от белых маховых перьев. Ноги мохнатые. Мартин уже знал, что голуби этой масти называются «чистые».

Голуби вольно влетали и вылетали в отворенное окно. На чердаке стоял немолчный шум от хлопанья и свиста крыльев. Некоторые голуби ходили кругами возле своих голубок. Распустит такой голубь хвост до полу, надуется и вдруг, низко опустив надутый зоб, кинется бегом к голубке, но, не добежав нескольких шагов, внезапно остановится и начнёт кружиться на месте. И воркует, воркует, будто стонет.

Все Николкины голуби были хольные: кажется, тронешь — и к пальцам пристанет пыльца, как от крыльев бабочки.

Николка провёртывал отверстие за отверстием в верхней и нижней жердях, следя, чтобы они точно приходились одно над другим. Время от времени он откладывал сверлильце и брал ракитовые прутья из лежавшего рядом вороха. Каждый прут, слегка согнув, он вставлял концами в верхнее и нижнее отверстия, а когда отпускал их, они распрямлялись. Получалась деревянная решётка.

В углу уже стояла одна клетка — не очень большая, гораздо меньше той, которую мастерил Николка. В ней сидело несколько крупных сизых голубей.

— Мартын, — сказал Николка, — сбегай-ка, принеси свежей воды.

Мартин схватил лёгкое, из тоненьких досочек ведёрко и побежал на колодец. Вернувшись, он выплеснул за окно остаток воды из долблёного корытца. Потом отворил клетку с сизыми голубями, достал оттуда глиняную плошку, переменил в ней воду и поставил обратно. При этом одни голуби забились в угол, а другие норовили клюнуть его в руку. Сразу было видно, что эти отнюдь не из ручных.

— Почему они всё время сидят в клетке, — спросил Мартин, — а не летают, как остальные?

— Это Трифоновы голуби, — отвечал Николка, не прерывая работы, — он ещё весной привёз их сюда из Пскова. Если их выпустить, они сразу полетят домой, никуда не сворачивая. Гонцы — такая порода. Их тут было больше! Иных мы уже выпустили, а эти пока сидят — на всякий случай. Ты не думай, я их выпускаю полетать по чердаку, чтоб не засиделись. Затяну окно сетью и выпущу. А теперь вот — видишь, какой здоровенный отсадок делаю — не захочешь улетать! — и он показал на недоконченную клетку.