Михаил Каратеев - Русь и Орда

— Я знаю, что велико твое могущество, почтенный эмир, но знаю, что велика и твоя справедливость. Потому и приехал сюда по своей доброй воле и без боязни, ибо суд праведный мне не страшен: я против тебя худого не умышлял и из воли твоей выходить не мыслил. А ежели не пустил во Владимир тверского князя, так от того тебе одна лишь польза.

Почтительная покорность Дмитрия польстила Мамаю, и потому он сказал скорее насмешливо, чем гневно:

— До сих пор я думал, что и сам понимаю, в чем моя польза. Но, кажется, ты это знаешь лучше меня, если осмеливаешься идти против моей воли да еще полагаешь это себе в заслугу! Объясни же, какая мне польза от того, что ты дерзнул пренебречь нашим ярлыком и отказался принять ханского посла?

— Польза такая, что, ежели бы я уступил великое княжение Михайле Тверскому, ты бы с Руси не получал и половины той дани, которую получаешь от меня, ибо князь Михайла николи бы столько собрать не сумел: ему Русь не верит и его не любит. Ты, чай, знаешь, — от Владимира не я его отогнал, а сами володимирцы его впустить не схотели. А ежели бы он вокняжился, могло бы для тебя дело обернуться и вовсе скверно: окрепнув чуток, не преминул бы он столковаться с зятем своим, с Ольгердом Литовским, и, перейдя под его руку, совсем не стал бы давать Орде дани, как не дают ее иные русские князья, землями коих завладел Ольгерд.

— Я бы разорил его город и заставил бы его платить! — запальчиво крикнул Мамай, стукнув детски маленьким кулачком себя по колену.

— Вестимо, ты мог бы это сделать, великий эмир. Только зачем тебе такое беспокойство, ежели от меня ты и без войны получаешь все, что тебе положено?

— Если это так, — после небольшого молчания сказал Мамай, который почувствовал, что доводы Дмитрия его обезоруживают, — ты мог бы приехать сюда. Я бы тебя выслушал и рассудил дело по-иному. Но ты начал с того, что нарушил волю великого хана!

То, что Мамай сказал «волю великого хана», а не «мою волю», сразу ободрило Дмитрия Ивановича: было общеизвестно, что Мамай имеет обыкновение все свои неудачные действия сваливать на хана, именем которого он правил. И в этом случае, как бы отмежевываясь от хана, он тем самым готовил себе возможность пересмотреть вопрос об ярлыке без ущерба для своего достоинства. Поняв это, Дмитрий с видом полнейшего простодушия ответил:

— Да коли хочешь знать истину, великий эмир, так я в правде тверского князя сперва крепко усумнился. Нешто могу ему верить после того, как он мне на кресте солгал? Вот и подумал я, что нет у него никакого ярлыка, да и быть не может, поелику ярлык на великое княжение хан Магомет-Султан всего лишь запрошлым годом дал мне самому и с той поры и дань, и выход платил я исправно и ни малой вины за собою не знал. Но после, когда уж стало мне ведомо, что ярлык ему и вправду даден, тотчас выехал я сюда с повинной, полагаясь на мудрость твою и на то, что сумеешь ты отвести от меня гнев великого хана и порадеть о справедливости.

— Ты мог не верить тверскому князю, хотя мне кажется, что он не больший лжец, чем другие русские князья. Но ты должен был поверить ханскому ярлыку! — назидательно, но почти спокойно сказал Мамай.

— Ежели бы князь Михайла, как подобало, приехал прямо в Москву и показал мне тот ярлык, было бы иное дело, — возразил Дмитрий, к которому теперь возвратилась вся его уверенность. — Но он поступил как разбойник: пришел в вотчину мою, к Володимиру, и хотел сести там силой. Коли его володимирцы принять не схотели, нешто моя в том вина? Я сам о случившемся узнал уже после того, как они загнали его аж за тверской рубеж. А ханского ярлыка так николи и не видел.

— Пусть так. Но потом тебя вызывал во Владимир ханский посол, чтобы прочитать тебе ярлык. Ты же приехать не пожелал и посла принять отказался, — снова повысил голос Мамай. — За много меньшие дерзости не столь еще давно с русских князей в Орде снимали головы! Может быть, ты думаешь, что я побоюсь это сделать сегодня?

— Я этого не думаю, великий эмир, но я думаю другое: за такое дело надо бы снять голову с ханского посла, а не с меня. Ежели он был послан ко мне, так и надлежало ему самому приехать в Москву, а не звать меня к себе, куда ему любо. Стало быть, это он не выполнил ханской воли, а не я! Нешто я обязан ехать ко всякому, кто назовется послом, даже вовсе не видя его пайцзы и еще не зная, верно ли он посол али, может, просто какой шутник? А пайцзы его я тако же николи не видел, как и ханского ярлыка!

— Бисмаллах! Я вижу, что хан Магомет-Султан послал к тебе глупца и ты действительно не так виноват, как мне сказали.