Михаил Каратеев - Русь и Орда

— Ин ладно, княже, уговорил! Сей же час мы тебе отворим ворота, даст Бог, останешься нами доволен!

Действительно, ворота через несколько минут распахнулись, и из них стремительно вырвался наружу отряд конницы, вооруженной мечами и копьями. Дружинники тверского князя стойко приняли удар, и у ворот завязалась яростная рукопашная схватка. Рубился с другими и князь Михайла, отводя на случайных противниках возмущенную душу, но в то же время он не забывал поглядывать по сторонам и быстро понял, что дело его плохо. Из городских ворот, как бурный поток сквозь прорванную плотину, валил наружу вооруженный конный и пеший люд, обходя тверичей и отрезая им путь отступления. Видя, что продолжение битвы неминуемо приведет к тому, что он будет схвачен и выдан московскому князю, Михайла Александрович приказал своим дружинникам отходить.

Но теперь и это нелегко было исполнить: с большим трудом и немалыми потерями им удалось избежать окружения, но оторваться от противника оказалось невозможным: рассвирепевшие владимирцы пустились в погоню и до самых тверских рубежей по пятам преследовали незадачливого Мамаева ставленника, несколько раз едва не захватив его в плен.

Ханский посол Сары-ходжа был благоразумен: он удержал своих нукеров от участия в стычке у стен Владимира и потому был впущен в город. Отсюда он тщетно посылал гонцов в Москву, именем великого хана Магомета-Султана повелевая князю Дмитрию явиться во Владимир, чтобы здесь, в стольном граде Руси, выслушать из уст посла ханскую волю и прочесть ярлык. Дмитрий Иванович на это коротко и решительно ответил:

— К ярлыку не еду, на княжение во Владимир никого не пущу, а тебе, ханскому послу, путь отсюда чист [272] Подлинные слова князя Дмитрия, приводимые летописями. .

С тем Сары-ходжа и отбыл в Орду, а князь Михайла, тем временем разослав по своим городам приказы о спешном сборе войска, сам отправился в Литву договариваться с князем Ольгердом о новом совместном походе на Москву. Одновременно он послал гонцов к некоторым русским удельным князьям, недовольным Москвой, прося их помощи в «правом деле».

Готовился к обороне и князь Дмитрий Иванович, хорошо понимая, что на этот раз над Москвою сгущаются особенно грозные тучи. Было очевидно, что князь Михайла Тверской попытается силою оружия осуществить купленные у Мамая права на великое княжение и что в этом его, как всегда, поддержит Ольгерд; за нарушение ханской воли и оскорбление ордынского посла можно было ожидать и татарского нашествия. А сверх всего этого, рязанский великий князь Олег Иванович, видя, что Дмитрий поглощен ежегодными войнами с Литвой и с Тверью, вновь осмелел и стал открыто похваляться, что скоро отберет у Москвы не только Лопасню, но и Коломну, тоже когда-то принадлежавшую Рязанскому княжеству.

«А что, ежели все четверо — Михайла Тверской, Ольгерд, Мамай да рязанский князь, — договорившись промеж собой, навалятся разом? — с тревогою думал Дмитрий. — Ведь тогда Москве конец, и все, что здесь нами поднято, все великие труды отцов и дедов наших снова обратятся во прах! Такого допустить нельзя. Любую чашу горечи и беды без ропота выпью, только не пить бы этой!»

Чем больше размышлял обо всем этом Дмитрий, тем становился мрачнее. Наконец он не выдержал и поделился своими тревогами с митрополитом Алексеем, государственная мудрость которого уже не однажды вызволяла Русь из беды.

— Не кручинься, княже, — выслушав его, промолвил святитель. — Бывало у нас и похуже, да Господь пособлял. Он и на сей раз не оставит нас своею милостью.

— Я на то крепко уповаю, отче. Однако не зря говорится: Богу молись, а в делах не плошись. Что-то надобно и самим делать.

— Надобно, чадо… Я так мыслю: лишь бы не пришлось нам со всеми разом биться. А потому наиглавная наша забота ныне в том, чтобы не позволить себя к тому принудить.

— Денно и нощно думаю я о том, как бы это сделать, чтобы им всем порознь накласть… Да вот беда: за одного возьмешься, а тут тебе другие в спину ударят!

— Подведем так, чтобы не ударили… Чтобы тот, кто схочет нас ударить, сам бы в то время боялся кого-то иного. За спиною каждого своего ворога отыщи друга и вложи ему в руки меч.

— С Мамаем так оно и вышло, владыка: за его спиною стоит друг и доброхот наш Карач-мурза, а у него немалая сила. Сказывают, что сарайская ханша ему во всем покорна и на деле царствует там не она, а он. И потому я крепко уповаю на то, что Мамай, сколь ни был на меня взъярен, на Москву идти побоится, доколе не изживет своих ворогов и не станет в Орде единым хозяином. Это однажды будет, но до тех пор надобно нам беспременно сломить Тверь и Рязань, да и Ольгерда отвадить.