Михаил Каратеев - Русь и Орда

— Убит в сражении.

— Оно было жестоким?

— Да, оглан, и обе стороны понесли большие потери. Хаджи-Черкесу не удалось напасть на город врасплох: хана Джанибека кто-то предупредил и он успел приготовиться к защите.

При этих словах Рагима Тулюбек-ханум самодовольно улыбнулась: за год успев хорошо узнать Карач-мурзу и опасаясь, что такое дело покажется ему слишком грязным, она, втайне от него, послала гонца к Джанибеку с предупреждением, что к городу приближается войско Хаджи-Черкеса.

— Расскажи все, как было, — приказала она.

— Хаджи-Черкес подошел к Сараю ночью, — сказал Рагим. — Один из темников, которых он подкупил, обещал открыть ему ворота, а другие заговорщики должны были убить во дворце хана Джанибека, как только услышат, что началась битва. Но ничего этого сделать они не смогли, потому что Джанибек узнал обо всем раньше и ушел из дворца. Когда приблизился Хаджи-Черкес, он уже находился среди верных ему людей, на городском валу, ожидая нападения. Хану Черкесу пришлось брать город приступом. Джанибек храбро защищался два дня и, может быть, отбил бы врага, если бы его не окружали изменники: вчера они впустили в Сарай Хаджи-Черкеса. Потом еще резались на улицах до самого вечера, пока не был убит хан Джанибек. Но и Хаджи-Черкес потерял очень много людей.

— Что же сейчас делается в Сарае? — спросил Карач-мурза.

— В Сарае идет грабеж и пьянство, благородный оглан. Хаджи-Черкес позволил своим воинам три дня праздновать и грабить город.

— А где теперь два темника, которые обещали нам помочь?

— Они живы и помогут нам, оглан. Они заранее отвели свои тумены подальше от Сарая и потому не участвовали в сражении. Но как только Хаджи-Черкес победил, оба вернулись и изъявили ему свою покорность. Так как их тумены совсем не пострадали и не имеют права участвовать в грабеже, им приказано нести охрану на подступах к городу и на валу.

— Спасибо, Рагим! Ты хорошо нам послужил, и я тобою доволен. Получишь от меня двадцать пять коней и завтра примешь начальство над сотней. А теперь иди отдыхай и скажи эмиру Кинбаю, что я жду его.

— Хорошие вести, мой царевич, — радостно сказала Тулюбек-ханум, когда они остались одни.

— Хорошие, ханум-джан. Сейчас я прикажу поднять тумены и со всей быстротой, на какую способны кони, двигаться вперед!

— Сделай меня повелительницей Золотой Орды, и ты навсегда останешься повелителем моего сердца, — тихо вымолвила она, подходя вплотную и кладя ему руки на плечи.

— Через три дня ты будешь царствовать, ханум!

Кроме участников заговора, в Сарае никто не подозревал о приближении войска Карач-мурзы, потому что все городские ворота охранялись воинами тех туменов, начальники которых передались Тулюбек-ханум. Они задерживали всех, кто подъезжал с этой стороны и мог бы доставить Хаджи-Черкесу какие-нибудь тревожные известия.

На последнем переходе Карач-мурза с двумя десятками всадников выехал вперед, поздно вечером приблизился к Сараю и сам удостоверился в том, что Хаджи-Черкес не ожидает нападения и что все обстоит именно так, как ему доносили. Затем он встретился с подкупленными темниками, и они вместе выработали план захвата города.

Вскоре после полуночи, когда уставшие от трехсуточного грабежа и пьянства воины Хаджи-Черкеса уже храпели возле затухающих костров, степь вокруг окутанной сном и мраком столицы великих ханов пришла в движение: два спешенных тумена неслышно оцепили город вдоль окружавшего его земляного вала, с тем чтобы не выпустить из Сарая ни одной живой души; за каждыми из городских ворот, на расстоянии полуверсты от них, было поставлено по нескольку тысяч конницы с приказом ожидать условленного сигнала, по которому всем надлежало ворваться в город и приступить к его захвату со всех сторон одновременно, поднимая при этом как можно больше шуму.

Когда все находились на своих местах и каждый знал, что надо делать, через главные ворота въехал впереди своего тумена сам Карач-мурза и направился прямо к ханскому дворцу.

Длинная колонна всадников, шагом двигавшаяся во мраке и растекавшаяся по улицам, чтобы выйти на дворцовую площадь с разных сторон, не вызывала никаких подозрений у тех немногочисленных горожан и воинов, которые в этот поздний час почему-либо не спали. Полупьяные воины полагали, что это просто какое-то передвижение охраняющих город отрядов, о котором знает начальство; обыватели, напуганные трехдневными бесчинствами, при проходе свежей, еще не приобщившейся к грабежу воинской части менее всего склонны были поднимать шум и привлекать к себе внимание.