Михаил Каратеев - Русь и Орда

С тем Никита уехал, а вскорости и впрямь наведался к Аннушке сын боярский Михайла Софонов, которого она и прежде знала, ибо водил он приятельство с ее покойным мужем, хотя и был лет на десять его моложе. Не прошло и трех месяцев, как они поженились, и Ирина выросла в полной уверенности, как и все вокруг, что она родная дочь Михайлы Андреевича.

Спустя час после приезда домой, сидя за трапезой в кругу семьи, Аннушка выслушивала здешние новости и делилась своими. Любящий взгляд ее то и дело останавливался на лице Ирины — сразу заметил в нем перемену: расцвело оно какой-то новой красой и будто все изнутри светилось. Рада возвращению матери? И рада, вестимо, да это не то… Ужели приезжий боярин?

— Что же, значит, ныне пошел на поправку наш нечаянный гость? — спросила она, ибо разговор шел как раз о Карач-мурзе.

— Слава Христу и Пресвятой Богородице, теперь поправится, — радостно откликнулась Ирина. — Вчерась впервые меня признал и с той самой поры все спит, а горячки ровно бы и не бывало!

— А что, молод боярин-то?

— Годов, должно, двадцать пять — двадцать шесть, маменька.

— Не только молод боярин, — сказал Павел, дурашливо покосившись на сестру, — но и так собою пригож, что, будь я девкой либо молодой вдовой, присох бы к нему навеки!

— Уймись, непутевый! — огрызнулась Ирина, густо покраснев.

«Так и есть, — подумала Аннушка, не спускавшая с дочери глаз в продолжение этого разговора. — Эх, лихая беда в такие-то годы вдовою остаться. И душа, и плоть своего небось просят!..»

— Вот оно как, — промолвила она вслух. — Ну что ж, Аришенька, пойдем поглядим на хворого. Теперь я и пособлю тебе за ним ходить.

Встав из-за стола и помолившись, они в обнимку дошли до горницы раненого и, тихонько отворив дверь, приблизились к постели.

Карач-мурза спокойно спал, глаза его были закрыты, лицо за время болезни обросло темной бородкой. Едва взглянув на него, Аннушка почувствовала, что тугая, горячая волна хлестнула ее по сердцу и валит с ног: перед нею лежал князь Василий, точно такой, каким видела она его в последний раз, двадцать девять лет тому назад!

«Господи, что это? Чудо или наваждение?» — успела подумать она, теряя сознание и падая на руки смертельно перепуганной Ирины.

— Маменька, светик, ну и напугала же ты меня, — говорила Ирина, когда Аннушка, уложенная на лавку в соседней горнице, ее стараниями пришла наконец в себя. — И чего это тебе вдруг примерещилось?

— Примерещилось? Нет, ништо… — слабым голосом ответила Аннушка, начиная припоминать случившееся. — Сама не знаю… Сердце зашлось, должно, растрясло меня в дороге…

— Пошто же ты сомлела в тот самый миг, когда на Ивана Васильевича глянула? Ровно бы его испугалась!

— На Ивана Васильевича? Ах, да… боярин-то наш. Так он, говоришь, Васильевич?

— Ну да, нешто я тебе прежде не сказала? Иван Васильевич. Али ты его уже где встречала?

— Погоди, доченька, ничего покуда не спрашивай… Муторно у меня в голове. Дай в разум-то войти.

— Испей вот еще водицы, родная, — протянула ей ковшик Ирина.

— Теплая вода, — промолвила Аннушка, отхлебнув глоток. — Ты бы мне кваску холодного принесла из погреба.

— Сейчас, маменька! А ты покуда закрой глазки и полежи тихо, ни о чем не думай!

Едва затихли шаги Ирины, Аннушка была уже у двери в смежную горницу. Может, и впрямь померещилось? Надо было непременно взглянуть на приезжего боярина еще раз.

С трепетом в душе, тихонько отворив дверь, она сделала два бесшумных шага вперед и снова едва не лишилась чувств: на постели лежал человек, похожий на князя Василия, как капля воды бывает похожа на другую каплю. Если бы с той поры не минуло почти три десятилетия, она поклялась бы, что это он! Но этот совсем молод… Васильевич? Господи, ужели такое возможно? А почему бы нет? Ведь он был женат!..

Не в силах отогнать нахлынувших видений прошлого, Аннушка стояла как зачарованная, не отрывая взгляда от дорогого лица. Только раздавшиеся за спиной шаги и тихое восклицание Ирины возвратили ее мысли к действительности. Выйдя из комнаты больного и плотно притворив за собою дверь, она опустилась на лавку и с минуту сидела в задумчивости. Потом подняла глаза на дочь и промолвила:

— Ну, Ирина, теперь сказывай все, как на духу, ничего не тая.

— Да о чем сказывать-то, маменька? — спросила Ирина, стоявшая посреди горницы, с удивлением глядя на мать.

— Расскажи все, с самых начал: как заявился сюда боярин, что о себе поведал и далее, день за днем, слово за словом, все, что было у вас говорено.