Михаил Каратеев - Русь и Орда

Бий — среднего роста мужчина лет пятидесяти, с плоским лицом и приплюснутым носом — был одет почти по-татарски, только его войлочная тюбетейка имела какую-то странную форму, загибаясь по бокам, наподобие крылышек. Из четырех его жен одна выглядела почти старухой, остальные три были совсем молоды и, несмотря на широкие лица и слегка раскосые глаза, довольно миловидны. Жили они, по-видимому, дружно и проворно хозяйничали, помогая одна другой.

Пока Василий и Никита старались наладить разговор с оробевшим хозяином, женщины приготовили еду и угостили нежданных гостей самыми изысканными из своих национальных блюд, одно из которых они называли «баш-бармак», а другое «чур-паря» [157] Баш — бармак — вареное тесто с мясом. Чур — паря — нечто похожее на чебуреки. . Пили «айран» — напиток, похожий на кумыс, но сделанный не из кобыльего, а из козьего молока. К трапезе подошли еще два взрослых сына хозяина и какой-то старик, видимо, его родственник.

Беседа не клеилась, так как башкиры из почтения к столь высокому гостю старались хранить молчание и ни о чем не спрашивали, а на вопросы Василия о их жизни и быте отвечали коротко и неопределенно, явно боясь, что сказанное может послужить им во вред. Однако под конец, видя, что Василий держит себя просто и доброжелательно, они несколько осмелели, а когда он заявил, что не собирается гнать их из своего улуса или облагать данью, их натянутая угодливость сменилась искренним радушием. Особенно заметно его проявляла старшая жена бия.

Когда дождь прекратился и можно было ехать дальше, Василий, желая чем-либо отблагодарить хозяев и чувствуя, что денег они не возьмут, снял с пальца золотое кольцо с рубином и протянул его этой женщине. Она, видимо, пораженная такой щедростью, витиевато его благодарила, беспрерывно кланяясь, а когда он вышел наружу и уже готовился сесть на коня, быстро подбежав, сказала:

— Да сохранит Аллах на долгие годы твою славную жизнь, добрый господин! Но ты и сам береги ее. У тебя есть коварный и бессердечный враг, и он близко, бойся его!

— Кто же этот враг? — спросил изумленный Василий.

— Убирайся прочь, старая кобыла! — закричал в это мгновение бий, стоявший тут же, и женщина тотчас юркнула в кош. — Не слушай ее, пресветлый хан, — добавил он, обращаясь к Василию. — Она уже года два как потеряла разум и всем, кто ей попадается на глаза, говорит то же самое, что сказала тебе. Поезжай спокойно, и да сопутствует тебе Аллах! Никто здесь не захочет и не посмеет поднять руку на твою священную особу.

Василию слова бия показались достаточно убедительными, и вскоре он совершенно забыл об этом происшествии.

Возвратившись из этой поездки, которая продолжалась недели две, Василий сразу же взялся за достройку заложенного им городка. Он был уверен, что ему не придется долго здесь жить, и всеми своими помыслами стремился на Русь. Но его страстная натура требовала деятельности, к тому же хотелось оставить по себе какую-то вещественную память в этих диких местах, пусть и ненадолго отданных ему прихотью судьбы.

Было поставлено еще десятка три домов, причем, в соответствии с опытом минувшей зимы, их теперь делали лучше и теплее. Хотя сейчас он был и не нужен — на реке сделали причал, который, по мнению Василия, мог пригодиться в будущем. Вал вокруг города подняли повыше и начали ставить на нем солидный тын из заостренных наверху бревен сажени в две высотой.

— Когда же наш дворец начнешь строить? — полушутя-полусерьезно спросила однажды Фейзула. Она знала, что ее муж всем сердцем стремится к себе на родину и здесь оставаться не думает, да и сама она привыкла желать того, чего он желает. Но в глубине души Фейзула побаивалась переселения в этот неизвестный ей мир, где для всех, кроме Василия и Никиты, она будет чужой и для нее все, кроме них, будут чужими. И временами, сама себе в том не признаваясь, она почти надеялась, что обстоятельства заставят их остаться навсегда здесь, где так хорошо и спокойно можно прожить вдвоем с любимым мужем, в привычной обстановке на лоне ласковой и щедрой природы.

— А вот погоди, — ответил Василий, — коли в этом году не выгорит мое дело и надобно будет ожидать еще, тогда уж на то лето беспременно и о своем жилье подумаем. Только я камня не хочу — поставим себе деревянные хоромы, как на Руси. Они будут и теплее и краше, сама увидишь.

— Я и хочу деревянные. Чтобы тебе было привычно и ты бы не так тосковал по своей земле.