Сергей Мильшин - Волхв

— «Сказание о походе Александра на Русь» — прочитал он первую и поднес к глазам вторую, — «Про Буса славного и великую землю его Русколань». Да…а. — Он положил книги на стол. — Как же у этих поганцев руки-то не отсохли, такое богатство и — в костер.

Кленка поиграл желваками:

— Так они скоро и последних последователей-христиан растеряют. Нельзя у нас так. А князь не понимает. Ему что попы на уши нашепчут, то он и делать рад. Своего разума у человека будто совсем нет.

— Что делать думаешь с книгами? В городе их оставлять нельзя. Раз уж они так за них взялись.

Клёнка кивнул:

— Я тоже так думаю. Потому тебе и принес, ты уже посоветуй, куда спрятать. Может, у себя оставишь?

Кузнец почесал подбородок:

— У меня нельзя, я на плохом счету у попов — в церковь не хожу. Могут и нагрянуть с обыском. Но куда деть я знаю. Есть у меня один знакомец, за хребтом у Горючего камня живет, на бывшем Васильчиковом хуторе. К нам в слободу к моему соседу — шорнику иногда ходит — первоклассную сыромять сдает. Так вот ему такие книги можно отдать смело — не пропадут.

— А почему на бывшем?

— Так сожгли его, ещё лет двадцать назад. Капище искали Белбога. Не слышал?

— Не слышал. Как-то мимо прошло. Я же все с сапогами, иногда, что на соседней улице делается, не ведаю.

— Вот теперь знаешь. Так-то.

— Из-за капища людей не пожалели?

— А кто людей жалеет, когда боги меж собой разобраться не могут?

Клёнка опустил помрачневшее лицо.

— Негоже так. Люди-то причем?

— Это ты так думаешь, хоть и христианин, а другие считают, что староверов только огнем исправить можно, в смысле сжечь. А капище они так и не нашли.

— Капище мне не жаль, а вот людей зачем порешили — не пойму.

— А потому и порешили, что веру отцов своих не предали.

Клёнка тяжело оперся на скрипнувшие плахи стола:

— Не понимаю, что происходит. Мы же все внуки Даждьбога, чего поделить не можем? Христос же учил, что хорошим людям объединяться надо в борьбе со злом. А у нас все наоборот — русичи — почти родственники, а ненавидят друг друга, как чужие…

— Это хорошо, что ты это понимаешь, плохо, что высокие мужи наши до этой простой истины додуматься не могут.

Вошла Светозара с чугунком ухи и поставила его на стол. Мужики замолчали. Клёнка потянул носом:

— Какой запах! У нас в городе уха так не пахнет.

Зардевшаяся Светозара зачерпнула полный половник ухи:

— Скажешь, Клёнка, тоже. Уха — она везде уха.

— Неправда твоя. У вас на природе все вкусней, чем в городе.

Женщина налила две полные глиняные тарелки, Вавила тем временем нарезал печеный каравай, прижимая его к груди.

— А себе что не налила? — Вавила замер с занесенной ложкой. — Садись с нами.

Светозара стянула с плеча узорчатое полотенце и кинула его на стол:

— Нет, побегу. У меня там заготовки остывают — хочу глянуть, что получилось.

— Ну, беги, раз хочешь глянуть, — усмехнулся кузнец и повернулся к гостю, — как дите малое. Первые стрелки мне помогла сделать — вот и невтерпеж.

Светозара махнула подолом, разукрашенным оберегами-коловратами, и умчалась. Мужики глухо застучали деревянными ложками.

После обеда Клёнка собрался уходить. Вавила не удерживал гостя:

— За книги не переживай. Я как передам их, тебе сообщу.

— Узнай у него. Могу ли я когда к нему зайти — почитать их?

— Узнаю. Думаю, не откажет старик.

— Ну, тогда здоровые будьте. Светозаре поклон передай, да скажи — уха у нее замечательная. Я лучше нигде не пробовал.

— Передам с удовольствием, ей приятно будет.

Мужики коротко поклонились друг другу и на том расстались.

Рарог Бранко раскинул широкие, как у всех молодых соколов-кречетов, крылья и, оттолкнувшись от руки, в толстой кожаной перчатке, сорвался в планирующий полет над высоким разнотравьем луга. Пролетев пару саженей, он сильно забил крыльями, с каждым мигом все ближе приближаясь к жертве. Впереди летел заяц, словно горный ручей пробил тугую щель в зарослях, и сейчас мощная травяная струя, шелестя метелками и цветами, уходила к лесу. Князь Владислав опустил сжатый кулак, с которого только что сильная птица бросилась в погоню за улепетывающей добычей, и, перехватив повод, резко поддал пятками жеребцу под ребра. Тот даже присел в первый момент от неожиданности, но тут же исправил ошибку и, набирая с места в галоп, скосил недоуменно сливообразный черный глаз на хозяина: «Чего это он? Мог бы и помягче, я конь понятливый».