Борис Васильев - Ольга, королева руссов

– Молчать!…

Ольга крикнула так, что вся площадь вдруг примолкла. И все повернулись к ней.

– Я, великая княгиня Ольга, повелеваю вам вложить мечи в ножны и разойтись по домам своим1

Примолкшая площадь стала медленно и неохотно расходиться. Выдохлась ярость, и мечи вернулись в ножны свои.

Неожиданно возле князя появился Кисан. Что-то говорил ему, поднимая с колен.

– Гридни, помогите великому князю' – приказала Ольга.

– Это был порыв, великая княгиня, – с неудовольствием сказал Свенельд. – Они убрали бы Игоря навсегда без нашего вмешательства. И ты завтра же была бы провозглашена правительницей Киевского Великого княжения.

Ольга отрешенно посмотрела на него, надела шлем. Сказала вдруг очень серьезно:

– А если родится девочка?…

Великая княгиня тут же поехала к себе, не заботясь более, что может произойти в Киеве после смерти любимца князя Игоря. Дома она переоделась в парадное платье и объявила, что немедленно едет к великому князю.

– Зачем, моя королева? – Асмус не скрывал своего удивления. – Кисан отдал его нам, расплатившись рассказами о способе боя его бронзового левантий-ца. Великий князь Игорь выбит из седла, зачем же спешить?

– Потому что выбит из седла, – резко ответила Ольга и велела готовиться к поездке с малой охраной.

– Ты… – Асмус запнулся. – Ты жалеешь его, моя повелительница?

– Он – несчастный, – Ольга помолчала. – Не знаю, как объяснить тебе свое чувство, я и сама-то его не понимаю. Может быть, мне просто жалко его, как всякой женщине жалко несчастного, глубоко страдающего человека.

– Тебя заточат в темницу, моя повелительница.

– Носилки! – крикнула великая княгиня, не обращая более внимания на уговоры очень взволнованного дворянина

Он напрасно тратил свое красноречие. Ольга, как и ее отец, Великий Киевский князь Олег, редко отменяла свои импульсивные решения. Вещий Олег считал их волей верховных сил неба и земли, а Ольга была прежде всего женщиной, верящей в свои чувства. Особенно если чувства эти были добрыми.

Однако при этом она, в отличие от большинства женщин, не теряла способности взвешивать возможные последствия своих внезапных решений. Почему и мелькнула вдруг мысль о носилках. Хотя княгиня не смогла бы внятно объяснить своего повеления, если бы кто-нибудь спросил, почему вдруг она распорядилась о носилках, когда превосходно управлялась с лошадью. Но никто не спросил, и великая княгиня уехала с почетной стражей в богато изукрашенном паланкине, когда-то подаренном Византией ее отцу.

Киевляне еще шумели на площади и внизу, на Подоле. Еще дрались стенка на стенку, но расступались с почтением перед ее паданкином.

Ворота дворца Великого Киевского князя тотчас же, как только трубач протрубил сигнал, распахнулись перед нею, стража, склонив головы, примкнула правые ладони к ножнам мечей. Паланкин остановился перед входом, и как только княгиня Ольга вышла из него, на парадном крыльце с низким поклоном ее встретил первый боярин Кисан.

– Да благословят боги твое благородное сердце, великая княгиня!

Ольга прошла мимо него молча. Кисан следовал за нею в шаге, держась за правым плечом, а когда шли по длинному переходу, ведущему в личные покои великого князя, шепнул:

– Но более всего преклоняюсь перед твоим умом…

Ольга и в этот раз промолчала, продолжая широко шагать по переходу. Стоявшие в нем воины безмолвно пропускали ее, но возле закрытых дверей покоев решительно скрестили копья. Великая княгиня остановилась, испытывая скорее гнев, нежели растерянность.

– Расступитесь, – тихо сказал Кисан.

– Великий князь повелел никого к нему не пускать, великий боярин, – твердо ответил старший.

– Расступитесь, – не повышая голоса, повторил Кисан.

Воины молча расступились, и старший распахнул двери.

Великий князь ничком лежал на ковре, спрятав лицо. Ольга подошла, опустилась на колени, бережно приподняла его голову.

– Я понимаю, сколь велика твоя утрата. Я понимаю твою скорбь.

Игорь глянул на нее мельком и без всякого выражения. Испятнанное засохшими слезами лицо его было искажено до неузнаваемости, подбородок странно выдвинулся вперед, оскаленные зубы застыли в страшной гримасе отвращения то ли к самому себе, то ли ко всему живому. Ольга помогла ему подняться, усадила на низкое ложе, села рядом.

– Ты сейчас успокоишь свое сердце, супруг мой, – она говорила завораживающе мягко, как с маленьким. – Я принесла тебе новость, которая вдохнет в тебя новые силы и новые желания, мой великий супруг. Дай мне свою руку.